Евгений Зубарев - Наш человек в Киеве

— Да мне насрать на чувства этих сепарских мразей! Надо будет, поджарим всех, — взорвался неонацист, с вызовом посмотрев по сторонам.

— Господи, до чего мы дожили, — громко сказала пожилая женщина рядом со мной. — Ведь победили же однажды фашистов, прогнали их с нашей земли! И вот теперь, смотрите, эти твари снова здесь завелись! И никак нам их не угомонить.

Из толпы в нацистов вдруг полетел камень, потом еще один, потом толпа вскипела и обрушила на них настоящий град самых разных предметов, от бутылок с водой до баночек с кремом. За несколько секунд от бравого вида ничего не осталось — перед нами стояла кучка испуганных и грязных молодых людей.

— Выходим отсюда, быстро! — теперь уже решительно гаркнул на них подполковник, и они побежали наружу через рамку, прикрывая головы от продолжающегося града возмездия.

Толпа вокруг вдруг запела: «Вставай, страна огромная». Люди пропели все куплеты и припев, а потом — заново, настолько вдруг воодушевила всех эта победа над силами зла.

Песня подействовала и на полицию — когда к митингующим с решительным видом направилась еще одна группа националистов, ее встретили плотные ряды полицейских.

— Уходим отсюда, — четко и внятно проговорил им подполковник. — Иначе будем вынуждены применить силу.

— Смотрите, братья, что в Одессе делается! — заорал один из спортсменов своим друзьям. — Тут же сепары всюду, и на улицах, и в полиции. У нас во Львове бы вы так не орали, москальское отродье.

Однако пробиваться силой они не рискнули, просто встали рядом с рамками, злобно поглядывая по сторонам.

Я понял, что тут уже не будет ничего интересного, и пробился сквозь толпу поближе к площади. Там шла дискуссия. Благообразный седой мужичок с бородкой, что называется, на голубом глазу рассказывал съемочной группе «Пятого канала», что на самом деле никаких националистов и бандеровцев на Украине нет. Корреспондент — спокойный, если не сказать, равнодушный, молодой парнишка — равномерно кивал головой, соглашаясь со сказанным, и только поморщился, когда вокруг заголосили одесситы.

— Нет нациков?! Да ведь у тебя на глазах фашисты только что человека ударили. А факельные шествия — ты что, их не видел? А одесситов кто сжег? Да ты сам-то откуда, дядя? — кричали в ответ горожане. Седой ответил, что приехал из Львова — погулять по Одессе.

— Ты одессит?

— Я украинец!

— Одесса — это не Украина. Одесса есть Одесса. С какой стати, вообще, Одесса стала украинской!

— Одесса — часть Украины.

— Мы так не считаем!

В конце концов, старичка вместе с телевизионной группой попросили удалиться, после чего среди одесситов начался жаркий спор, сможет ли их город в принципе устоять перед напором украинизации.

Очень много претензий горожане высказывали полиции, стоящей в оцеплении.

— Где вы были, когда жгли одесситов? Мы же сами ничего не могли сделать, просто смотрели и говорили: «Это горит Украина».

Интеллигентного вида женщина с супругом очень вежливо, но настойчиво пыталась выяснить, почему одесситам нельзя возложить цветы к месту казни интернационалистов в сгоревшем Доме профсоюзов.

— Мы не владеем информацией, — отвечали офицеры, улыбаясь.

— А кто владеет? Кого не спросишь, никто не владеет информацией, — удивлялась женщина.

Муж попытался отвести ее от полицейских: «Пойдем, дорогая, мне их уже жалко».

— А мне их не жалко. Давно пора уже что-то делать со всем этим, а не просто на это безобразие смотреть! — высказалась напоследок эта женщина.

Потом она повернулась ко мне:

— Вы знаете, почему не пускают народ к Дому профсоюзов?

Я пожал плечами.

— Да все в Одессе знают! Все, и вы, и полицейские, все знают, но молчат.

— Так расскажите, — попросил я ее, поднимая камеру.

— Вы думаете, я испугаюсь вам это сказать? Нет, не испугаюсь, — заявила она решительно и отбросила руку мужа, который пытался ее развернуть в сторону от моей камеры.

— Вся Одесса знает причину, по которой горожан не допустили к Дому профсоюзов возложить цветы! Дело в том, что украинские националисты выдвинули властям ультиматум — если «сепаратистов» пропустят на Куликово поле, они устроят погромы, в которых повторят события 2 мая 2014 года. И власть согласилась не перечить им. Знаете, почему? Потому что только неонацисты сейчас реальная сила на Украине, а не полиция, СБУ, армия или, тем более, народ. Вот до какого позора мы докатились!

После этого она, наконец, ушла — ее буквально потащил прочь испуганный до мертвенной бледности супруг.

— Ну что ты говоришь, Лена, ну как ты не понимаешь, что это опасно!

— Василий, сколько можно молчать!?!

— Лена, сколько нужно, столько и можно…

— Да как же так, Василий…

Я прошелся за ними немного. Они так и шли, переругиваясь, но понизили голос до шепота, когда вышли за пределы полицейского оцепления.

Поезд прибыл на киевский вокзал довольно рано, не было еще и восьми утра. Я быстро собрался и вышел из вагона, мучимый все тем же гнетущим ощущением опасности и неминуемой трагедии, которое не оставляло в Одессе и потом изводило всю ночь, не давая спать, пока я ворочался на сиденьях в душном сидячем вагоне поезда Одесса- Киев.

В Киеве, в вокзальной автоматической камере хранения, я навестил свою дорожную сумку, но забирать не стал, только оплатил еще сутки хранения, меньше там не получалось. Пришло в голову посетить на прощание Крещатик. С видеокамерой в привычном потертом пластиковом пакетике я неспешно направился в центр пешком.

На Крещатике, на площадке перед зданием Киевской городской администрации, опять митинговали. Упитанные женщины и рослые мужчины стояли жидкой цепью напротив административного здания и дружно скандировали неизбывное:

— Банду — геть!

Я привычным движением поднял камеру на плечо и снял несколько простых планов. Активисты, увидев камеру, принялись суетиться передо мной, потом подтолкнули к объективу самого нарядного демонстранта, мужика в красно-белой вышиванке и голубых шароварах из толстой плотной ткани. Майская жара душила Киев с самого утра, мне тоже было жарко в простой рубашке, а уж каково этому украинскому патриоту, было видно по его потному красному лицу и мокрому платочку, которым он непрерывно вытирал липкий лоб.

Разумеется, патриот заговорил на ломан н ом украинском языке, и, разумеется, его история была банальна — опять новые киевские чиновники раскулачивали старых коммерсантов, отжимая места под ларьки для своей креатуры.