К. Сауснитис - В Саласпилсском лагере смерти (сборник воспоминаний)

На территории лагеря скапливались огромные горы одежды. Ни начальство, ни охранники вначале ею не интересовались, ибо в первую очередь они старались прибрать к рукам ценные вещи. Но когда убийства в Румбуле закончились, охранники стали рыться и в этих ворохах одежды и обуви.

Вскоре на берегу Даугавы началась «лихорадка» — охота за золотыми зубами. Как только новая группа евреев прибывала на работу, начиналась «проверка». Несчастны были те, у кого находили золотые зубы. Отдельные золотые зубы эсэсовцы выламывали просто так, а у кого их было больше, тех расстреливали и уже у трупов отбирали золото.

Все это делалось без всякого стеснения — на глазах у всех. Эсэсовцы знали, что их действия начальство не считает нарушением, что Саласпилсский лагерь предназначен для уничтожения людей, а работа, на которой заняты заключенные, — лишь средство для достижения этой цели.

Не прошло и месяца, как евреи настолько ослабли, что едва волочили ноги. У них уже не было сил носить доски от лесопилки до центра строящегося лагеря смерти. А уже за это грозила смерть.

Евреям, как и военнопленным, лагерное начальство назначило старост групп. Они должны были присматривать за людьми своей группы, следить за тем, чтобы группа выполняла лагерный распорядок, аккуратно выходила на работы. Сами старосты освобождались от физической работы. О проделанной группой работе ежедневно докладывалось руководству лагеря. В недельных рапортах надо было докладывать отдельно о каждом человеке, как он выполнял свое задание. Общие правила были таковы: тому, кто работал очень хорошо, один раз в неделю разрешалось закончить работу на два часа раньше; тот, кто работал хорошо, получал один свободный час. За удовлетворительную работу раз в неделю наказывали десятью ударами по голой спине, за плохую — десятью ударами ежедневно. Оценка «очень плохо» означала смерть через повешение.

Пока еще люди не были слишком истощенными, редко бывали даже телесные наказания. Понемногу положение менялось. Тяжелая работа, сильные морозы, плохая одежда, голод делали свое. Скоро многие заключенные едва держались на ногах, шли на работу шатаясь. Вытаскивая бревна из воды, люди падали и там же оставались. Их безжалостно пристреливали.

Каждая группа должна была выполнять свое дневное задание. Если группа не выполняла его, искали виновных. Охранники, угождая начальству и стараясь заработать премию, вносили в донесения старост свои коррективы. Оценка старосты группы, что кое-кто работал удовлетворительно или плохо, переделывалась на «очень плохо».

Для телесного наказания имелись специальные скамьи. Работавших плохо и удовлетворительно раздевали догола и клали на скамейку. Один эсэсовец садился на голову наказуемого, другой — на ноги, третий бил (концом кабеля).

После телесного наказания приводились в исполнение смертные приговоры.

Экзекуция обычно производилась в присутствии всех заключенных, которых полукругом выстраивали около места казни.

За очень плохую работу 20 февраля должны были быть повешены шесть евреев. Все же вечером их не предали смерти. Назавтра их отправили вместе с другими на работу. К концу дня прибыл Ланге. Он обошел весь берег, но никого не застрелил.

— Начальство в хорошем настроении, — рассуждали все.

После сигнала об окончании работы всех построили лицом к Даугаве.

Перед строем появились Ланге, Никкель, Качеровский. Из строя вызвали тех, кто плохо работал, и поставили на лед.

Подошли шуцманы с автоматами.

Прозвучал приказ раздеться. Пока осужденные раздевались, со склада инструментов принесли ведра. Охранники стали черпать из реки ледяную воду и подавать ведро по цепи вперед. За первым ведром следовало второе, третье… Ведра переходили из рук в руки, пока не доходили до раздетых людей. Там воду выливали на головы осужденных.

Дул пронизывающий северный ветер. Мороз достигал 25 градусов. Тишина. Слышен только плеск воды. Пытки продолжались до тех пор, пока несчастные не закоченели в своей ледяной одежде.

Смерть через повешение казалась садистам слишком обычной, они изыскивали новые приемы казни, более впечатляющие. В жертвах недостатка никогда не было. Чтобы быстрее покончить с муками, присланные на чужбину люди сами просили старших групп написать, что они плохо работают.

Были также совершенно неожиданные инциденты. Однажды вечером, когда эсэсовец хотел облить водой осужденных, один молодой еврей вырвал из его рук ведро, обрушил его на голову эсэсовца, потом бросился в прорубь и исчез в пучине Даугавы.

На миг охранники растерялись. Их поразило мужество юноши. Опомнившись, эсэсовцы еще ожесточеннее стали обливать свои жертвы.

Однажды в воскресенье не явились на работу рабочие стройконторы братья Харалд и Хуго Линдберг. На следующий день начальник строительства отправил их в Ригу, но вскоре обоих братьев привезли из подвала гестапо жестоко избитыми. Одеты они были в полосатую арестантскую одежду. С тех пор они считались политзаключенными. Поселили их с нами в домике на берегу. Теперь нас было двадцать семь.

Рабочие условия у нас были не лучше, чем у евреев. Разница состояла лишь в том, что мы получали не только тюремную норму — 200 граммов хлеба, но дополнительно еще 100 граммов и вечером несколько картофелин или 50 граммов крупы. Кое-чем помогали нам и наемные рабочие. Так мы хотя и не были сытыми, но слишком острого голода не ощущали.

В яму.

Рисунок А. Грибулиса

До прихода братьев Линдберг ежедневно выходили на работу 24 человека. Один из нас оставался дома готовить обед. Качеровский считал нас сильнее измученных евреев, поэтому назначил одного из них в нашу кухню. Это был 15-летний еврейский мальчик Йозеф, который от тяжелей работы был совершенно обессилен. Он должен был доставлять топливо и воду, утром варить кофе из поджаренной свеклы, в обед приготовлять суп из силоса и мерзлого картофеля, вечером кипятить воду.

В новых условиях мальчуган стал заметно поправляться. Во-первых, он находился в тепле, во-вторых, был более сыт. Скоро исчезла его удрученность. За работой Йозеф что-то тихо напевал.

Как-то днем, идя на обед, мы увидели около нашего домика Ланге. Он, как обычно, держал в руках пистолет и к чему-то прислушивался. Подняв дуло пистолета, Ланге велел нам остановиться. Мы тоже стали слушать. На кухне раздавалась песня. Это был Интернационал.

Когда песня затихла, Ланге велел открыть дверь на кухню. На чурбане у топки сидел мальчик и мешал угли. Увидев Ланге, он вскочил на ноги. Убийца вызвал мальчугана на улицу и заставил спеть песню еще раз. Хотя у Йозефа на этот раз песня не звучала так отчетливо, он старался спеть ее с улыбкой на губах. Окончив, поклонился Ланге, как будто благодаря за оказанное внимание.