Шамиль Идиатуллин - Шпион, пришедший с голода

Литературные шпионы тут, конечно, ни при чем. Но то ли с учетом разных казусов, то ли в силу известного изречения про важнейшее из искусств отражать изменения следующего десятилетия был мобилизован исключительно кинематограф.

Мы знаем все, мы знаем всех

Изменения были революционными — вернее, контрреволюционными. К тридцатым годам идею мировой революции официально пристукнули, ее адептов приструнили либо выслали, а вавилонский интернационализм завели под единую гребенку со строго определенным количеством зубьев: героям книг и фильмов положено быть русскими с небольшим вкраплением комических, но мудрых украинцев, одним вспыльчивым, но страшно порядочным грузином и нерегулярными представителями Северов или Средней Азии. Стартовали массовые судебные процессы, в рамках которых вредители и враги народа все неизбежней увязывались с представителями иных стран. Вряд ли кто-нибудь теперь даже в шутку посмел бы отрекомендоваться сыном турецкоподданного. В газетах и массовом сознании чекисты стали прославляемыми героями не хуже летчиков.

Но книг про шпионов почти не было. Зато были фильмы.

Уже в 1932 году вышли три картины про вредителей и шпионов, в том числе звуковая «Две встречи», снятая по сценарию живого класика Якова Протазанова, и фильм со знаковым названием «Враг у порога». В первом бывшая белогвардейка становилась женой заслуженного директора, чтобы устраивать диверсии на заводе, во втором коварные шпионки соблазняли юных красноармейцев в ходе приграничных учений. По подсчетам исследователя Александра Федорова, с 1930 по 1935 год шпионы появлялись в восьми игровых фильмах, а с 1936-го по 1939-й — уже в двадцати. Картины с тех пор мало кто смотрел, но звонкие названия «Ошибка инженера Кочина», «Граница на замке» и «На дальней заставе» в советский культурный код врезались.

Как врезались и книжные шпионы 30–40-х, которые все-таки существовали: в пределах гетто — газетно-журнального малоформатного, фантастического и детлитовского. Во второй половине 30-х за шпионскую тему дружно взялись детские писатели первого ряда. В стихотворении Сергея Михалкова «Граница» (1937) приграничные пионеры любезно провожали «посланца белых банд, врага, шпиона и диверсанта» прямиком к начальнику заставы, в повести Рувима Фраермана «Шпион» (1937) корейские дети из приморского колхоза помогали поймать притворившегося прокаженным крестьянином японского лазутчика-убийцу, в «Судьбе барабанщика» (1939) Аркадия Гайдара одураченный поначалу школьник в финале стрелял в шпиона и его напарника-уголовника. Смысл неявного госзаказа объяснил Лев Кассиль в рассказе «Дядя Коля — мухолов» (1938), заглавный герой которого, добродушный рыбак и немецкий шпион, вкрался в доверие ребятишек и без малого прикончил одного из них, сына инженера, чтобы украсть чертежи: «Вы бы, — продолжал капитан К., — написали об этом книжечку… Такие вещи не мешает знать и большим, и маленьким».

Фантасты смело шли своим путем, не оглядываясь на предвоенные ОБЖ: в «Арктании» (1937) Григория Гребнева, «Генераторе чудес» (1939) Юрия Долгушина, «Пылающем острове» (1940) и «Арктическом мосте» (1941) Александра Казанцева, и, само собой, в «Тайне двух океанов» (1938) Григория Адамова шпион выступал в однообразной роли второстепенного соперника, в меру сил мешавшего победе советских ученых и строителей над соперником номер один — природой.

Возможно, это и придало смелости создателю майора Пронина, с юных лет сочетавшему осторожность и некоторую отмороженность. В конце 20-х Лев Овалов с дебютной же повестью «Болтовня» стал звездой молодой пролетарской литературы, но потом погряз в межфракционной борьбе, был всесторонне затоптан за роман «Ловцы сомнений» (РАПП увидел в книге пропаганду троцкизма, а оппозиционеры — подробный донос на троцкистов), сделал ряд карьерных кульбитов и сам попытался затоптать пару молодых талантливых авторов, в том числе Александра Авдеенко. Став редактором художественного радиовещания, Овалов немедленно попросил Сталина выступить по радио 1 мая, найдя для этого удивительный аргумент: «В то время, когда в Германии, например, утро в этом году начнется речью Гитлера, наше приветствие обычно заказывается какому-нибудь литератору».

В 1939 году он возглавил журнал «Вокруг света» и чуть ли не на спор затеял серию детективных рассказов об опытном майоре госбезопасности. Овалов начал издалека: действие первых историй происходит сразу после революции. Но постепенно рассказчик дошел до современности — и на всякий случай озаботился разрешением героя, который ему, автору, так прямо и заявил: «С каждым годом борьба с политическими преступниками становится все сложнее и резче. Об этом надо писать и развивать в людях осторожность и предусмотрительность», а встречное опасение — «Ну, скажут, что я раскрываю методы расследования…» — просто высмеял: «Как нет ни одного преступления, абсолютно похожего на другое, так нет и одинаковых методов для раскрытия этих преступлений».

Лев Овалов был арестован в июле 1941 года: по собственной версии, за разглашение контрразведывательных методик в повести «Голубой ангел», замыкавшей первый цикл рассказов о майоре Пронине, но, скорее, за старый псевдотроцкистский роман. Овалов провел в лагерях и ссылке 15 лет, дожил до реабилитации и до ураганного успеха своего давнего конкурента Авдеенко. Тот в 1940 году был раскритикован лично Сталиным за сценарий к фильму «Закон жизни», исключен из партии и Союза писателей, ушел в шахту, потом на фронт, дождался личного же прощения Сталина, восстановления в партии и СП и в 1954 году открыл золотую эру шпионских «славных книжечек».

Овалов усилил старательно всеми забытый довоенный сборник рассказов, вышедший книжкой незадолго до ареста, «Голубым ангелом», сел писать вторую повесть, потом третью — и майор Пронин стал символом этой эры.

А потом она кончилась.

Бумеранг не возвращается

К началу 60-х формат исчерпал себя, но по инерции продолжал выдаиваться, пока был спрос снизу и не было возражений сверху. Затем сменилось руководство страны. Хрущевские потягушки с Америкой были признаны неактуальными. В конце десятилетия разгром так называемой группировки Шелепина-Семичастного сменил и кураторов культурно-пропагандистского направления в КГБ, вскоре и вовсе была объявлена разрядка международной напряженности. Общественность еще не знала, что «нелегалы» остаются коронкой нашей разведки, а шпионские организации прочего мира действуют иными методами, однако догадывалась, что запасы активных белогвардейцев, власовцев и прочих естественных носителей русского языка должны иссякнуть, а неестественным носителям великий могучий так просто не дается. Теперь читателю было сложнее поверить, что майор Роджерс легким движением языка превращается в садовника Коробкина.