Анатолий Терещенко - Отряды зафронтовой заброски

В 1940 году Ганс Франк приказал вернуть картину в свою резиденцию, в Краков. А в конце войны полотно было обнаружено на вилле Франка в Баварии и возвращено в Польшу.

Не отставала от него и его супруга, любившая посещать музеи и магазины для «прихватизации» понравившихся товаров и изделий из драгоценных металлов и камней.

Свою подлую жизнь Ганс Франк закончил как злодей, признанный виновным в военных преступлениях и преступлениях против человечности. И естественно, получил по заслугам. Франк был повешен в Нюрнберге 16 октября 1946 года.

Для фашистов народы оккупированных стран, в том числе и Польши, были подобно скоту. Гиммлер, прибыв с инспекцией в Познань, в секретном обращении к офицерам СС 4 октября 1943 года изрек:

«Процветают ли нации или погибают голодной смертью, подобно еноту, интересует меня лишь постольку, поскольку мы используем их в качестве рабов для нашей культуры. В противном случае они не представляют для меня интереса».

А на совещании в своем полевом штабе он же 12 мая 1944 года заявил, что одной из серьезных ошибок руководства Третьего рейха было крайне либеральное отношение к славянам. Лучшим решением славянского вопроса, как считал палач, было копирование еврейского холокоста, то есть поголовное и систематическое их уничтожение.

Они намеревались полностью ликвидировать очаги исторического панславизма — Краков, Прагу, Варшаву и другие подобные им центры в конце войны. Это утверждение Гиммлера полностью поддерживал Кальтенбруннер, считавший, что по своей природе славянин не просто туп, но и сентиментален. А поэтому вид пепелищ будет соответствующим образом формировать будущее поколение славян. Крушение очагов исторической культуры как раз и станет формой крушения духа непокорных славянских народов. И это изрекали представители Германии — одного из цивилизованных народов мира. Вот как может деформировать психологию идеология исключительности нации!

Одна истина прорезалась в словах тирана — действительно «непокорных», а скорее непокоренных народов.

Транспортный самолет Ли-2 на одном из армейских аэродромов под Киевом принял двух оперативников, экипированных для парашютирования. Военные летчики еще раз проинструктировали оперативников, как и когда нужно прыгать, хотя им уже доводилось болтаться на стропах во время учебных занятий.

— Прыгать будете, как только услышите звонок и увидите, как загорится зеленая лампочка. Ну а кто первый из вас, решайте уж сами, — повторил один из пилотов.

Вскоре взревели два сильных мотора. Ревущая машина выкатилась на взлетную полосу, развернулась, остановилась на некоторое время, а потом резко прибавила обороты двигателям. Винты с увеличивающимся свистом стали резать воздух, чтобы через некоторое время потянуть за собой дюралевую сигару фюзеляжа. И вот, казалось бы, неуклюжее тело «аппарата» слегка дрогнуло и с резко нарастающей скоростью побежало по взлетной полосе. Оторвавшись от «взлетки», днище транспортника проглотило с каким-то хрустом и стуком в свою утробу шасси, и самолет стал стремительно набирать высоту. Дойдя до потолка, примерно в четыре тысячи метров, машина взяла курс на запад. Она настойчиво двигалась в сторону Польши, где шли боевые действия на море, в воздухе и на земле.

Мысли у оперативников крутились по одной и той же орбите — на этой земле им, двум советским разведчикам, придется решать свои важные задачи вместе с коллегами по партизанскому отряду. За воздушным кораблем неотступно следовал второй его собрат с оперативным грузом.

Линия фронта встретила самолеты струями разноцветных трассирующих пуль и разрывами зенитных снарядов. Потом небо стали обшаривать мощные лучи прожекторов, словно вытянутые прямые щупальца огромного спрута. Летчик первой машины бросил ее сначала в левый вираж, потом в правый, чтобы выбраться из-под ненужной опеки световых столбов, пытавшихся прицепится к самолету. Пилот понимал, как опасен тот миг, когда прожекторы возьмут его машину в перекрестье лучей. Немцам поймать наши самолеты не удалось — пилоты на такие задания отбирались опытные, не раз пересекавшие линию фронта.

Зорич, прислонившись к холодному плексигласу иллюминатора, внимательно наблюдал за морем огней. Его худощавое лицо озарял бледно-голубой лунный свет. В расширенных глазах искорками играли далекие звезды и земные вспышки. Минут через двадцать самолет благополучно пересек мерцающую теперь рваными пунктирами линию фронта. Находясь в воздушном корабле, подвластном, как и вся жизнь на войне, прихотям судьбы, ему было совсем не страшно. «От неожиданности, как от судьбы — не уйти, — рассуждал он, — но надежда спастись реальная — парашют рядом. Оружие тоже. А что касается иллюзии — это хороший стимул для взлета, но плохой парашют для приземления».

Ощущение тревоги не покидало его, вызывая понятный дискомфорт там глубоко в душе. Он прекрасно понимал одну непреложную истину, когда поддаешься страху перед ужасом, начинаешь ощущать ужас страха, а это для мужика, тем более воина, — постыдно. Нет ничего страшнее страха.

Это он, «противненький страшок», во все времена порождал неприятное чувство неизвестной и ожидаемой беды и делал умных людей — глупыми, а сильных — слабыми. Это он обезоруживает воинов…

Александр верил почему-то в удачный исход их оперативного путешествия по воздуху и всячески успокаивал своего слегка побледневшего напарника. В кромешной тьме летчики только по одним им известным приметам и времени полета отыскали квадрат высадки.

Сопровождающий пилот перед прыжком еще раз внимательно осмотрел снаряжение партизан-парашютистов и, зацепив вытяжные карабины парашютов за специальный трос, подошел к двери. Чекисты стали ждать последней команды. И вот прозвучал звонок, а затем загорелась сигнальная, зеленая лампочка. Один из пилотов рывком открыл дверь. Струя свежего воздуха ворвалась в самолет. Первым в черную бездну за дверным провалом бросился Зорич, а за ним полетел Гурский. Теперь уже жесткая и тугая струя пронизывающе холодного воздуха ударила в лица парашютистов. Свист. Шум. Рывок вверх — это выстрелили стропы, вытянутые куполом парашюта. Разведчики почувствовали, как их тела в плотной обвязке ремнями подскочили вверх, и в ночном небе распустились два светлых тюльпана. Несмотря на то, что лямки туго сдавили грудь, сознание обрело приятное чувство безопасного полета. Они висели под шелковыми куполами и бесшумно скользили вниз, к своим товарищам на польской земле.

«К своим ли?» — такой вопрос задавали себе оба парашютиста. Вскоре тишина стала властвовать вокруг, так как рокот удаляющего самолета постепенно затихал. От глотка холодного порыва воздуха Александр даже поперхнулся и закашлялся. Уши заложило. Он открыл рот для выравнивания давления на перепонки.