Олег Мозохин - Синдикат-2. ГПУ против Савинкова

Председатель. — Состав совета был недемократический?

Савинков. — Совершенно недемократический.

Председатель. — Председателем был Алексеев и Корнилов тоже был?

Савинков. — Да.

Председатель. — Струве входил?

Савинков. — Да.

Председатель. — В качестве кого?

Савинков. — Я не могу дать ответа на этот вопрос, потому что и для меня было неожиданностью, что я увидел там Струве. Я тоже себя спросил: а почему тут сидит Струве? Помню еще, что входил один из редакторов «Русских Ведомостей», Белоусов.

Председатель. — А Федоров, бывший министр промышленности?

Савинков. — Федоров, кажется, был.

Председатель. — Но все не казаки?

Савинков. — Нет, не казаки… Но мог ли я один бороться? Я не чувствовал в себе такой силы, значит, надо было куда-то идти, заключать какой-то союз. Вы скажете, что это было наивно с моей стороны. Я сам глубоко сожалел об этом, но кто сказал «а», тот должен сказать и «б». Я сам сожалел, что так наивно верил в то, что эти господа-генералы действительно любят Россию и будут искренно за нее бороться. Оттуда я уехал и начал работать самостоятельно в связи с ними. Оторваться от них я боялся, я не отдавал себе полного отчета в том, что там происходит. Прошу не забывать, что сейчас ретроспективно об этом говорить нетрудно, но тогда, когда свистела буря и валился бурелом, я разделял заблуждение многих.

Председатель. — Когда вы уехали с Дона?

Савинков. — Я уехал с Дона в середине января 1918 года. Председатель. — Какое получили задание и от кого?

Савинков. — От донского гражданского совета я получил задание переговорить с некоторыми лицами, ну… с Плехановым, о том, что, может быть, они войдут в донской гражданский совет.

Председатель. — С Плехановым?

Савинков. — Да, с Плехановым.

Председатель. — А еще с кем?

Савинков. — Если не ошибаюсь, с Чайковским.

Председатель. — А из монархистов с кем?

Савинков. — Из монархистов ни с кем, я получил задание соответственно моей бумажной победе.

Председатель. — Эту миссию вам удалось выполнить?

Савинков. — Нет, нет. Мне эту миссию совершенно не удалось выполнить. Плеханов тогда умирал, Чайковского я не видел. К тому же мне тогда стало яснее, что от того, что там будет Плеханов или Чайковский, — ничто не изменится.

Председатель. — А кто же придумал привлечь именно Плеханова?

Савинков. — Я, конечно.

Председатель. — И возражений против этой кандидатуры не было?

Савинков. — Конечно, были длинные разговоры, но я уже вам сказал, что некоторая бумажная победа у меня была.

Я поддерживал кой-какие сношения с Доном и начал создавать ту организацию, которая потом называлась «Союзом защиты родины и свободы», и начал организацию мурманского восстания.

Председатель. — Когда вы приехали в Москву, вы наткнулись на какую-то готовую организацию?

Савинков. — Нет, это не совсем верно. Какие-то гвардейские и гренадерские части были объединены, но с ними я никакого дела не имел, потому что знал, что они были подчинены некоему правому центру, определенно монархическому. Я полагал, что борьба с большевиками совершенно необходима и что в этой борьбе надо попытаться объединить все антибольшевистские силы, за исключением явных монархистов. Я думал, что нам, демократам, надо бороться в союзе с добровольцами, потому что если мы будем бороться порознь, то нас разобьют очень легко, а также для того, чтобы не доставить добровольцам первого места, когда вы будете побеждены. Вы не забывайте, что я говорю о 1917 г., когда это заблуждение было у многих. Может быть, и среди вас были тогда такие люди, которые не знали, победите вы или нет. Россия тогда разделилась на две части: одни были за вас, другие против вас, одни верили в вашу победу, другие не верили. В этот период я был из тех, которые в вашу победу не верили. Я полагал, что в противовес правому центру, о котором я упомянул, надо бы учредить единый национальный центр, куда вошли бы и левые, и умеренные правые, все стоящие на платформе Учредительного собрания. Отсюда и началась организация национального центра. В левый центр входили и эсеры, энесы, левые кадеты, которые также входили и в национальный центр, а правый центр был монархическим. Они прямо говорили, что они против Учредительного собрания. Я входил в национальный центр, который стоял на платформе объединения всех борющихся антибольшевистских сил, кроме монархистов. Программа образовавшегося «Союза защиты родины и свободы» была довольно элементарна и сводилась главным образом к вопросу об Учредительном собрании. Мы стояли на той точке зрения, что наше дело — расчистить путь народу, а не навязывать ему своей власти. Мы стояли за то, чтобы власть эта была осуществлена, если хотите, своего рода диктатурой.

Председатель. — Диктатурой кого?

Савинков. — Это не было указано.

Председатель. — Вы имели в виду какую диктатуру: военную или гражданскую, гражданского совета с генералами?

Савинков. — Наша программа была очень элементарна, потому что это не была политическая партия, это была боевая организация, которая ставила определенную, чисто военную цель: свержение вашей власти и созыв Учредительного собрания. Для того, чтобы это

Учредительное собрание в момент такой смуты можно было бы собрать, после вашего падения нужно было создать твердую власть. Мы не предрешали форм этой власти, какая она будет, — военная или гражданская, но условились твердо, что это не должно быть повторением керенщины. Основным пунктом нашей программы было Учредительное собрание.

Если вы хотите спросить о противоречии: почему я, демократ, шел с теми, кто потом оказался монархистами, то я должен сказать, что приехал из-за границы и о России ничего не знал. И вот, когда человек мне говорил, — я за учредительное собрание, — я не мог проникнуть к нему в душу. Потом я научился.

Председатель. — Какие элементы входили в вашу организацию?

Савинков. — Всевозможные, самые разнообразные. Были интеллигенты, просто студенты, были и офицеры, было много офицеров.

Председатель. — Какова была организация вашего союза?

Савинков. — Я, старый революционер, очень медленно и очень упорно стал создавать тайную организацию. Снизу каждый член организации знал только одного человека, т. е. отделенный знал наводного и т. д.; сверху каждый член организации знал четырех, т. е. начальник дивизии знал четырех полковых командиров и т. д. Это придавало организации довольно крепкий характер. Во главе стоял штаб, ну-с, вот, во главе штаба стоял я.