Владимир Рохмистров - Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб

И, быть может, именно потому, что русские «игроки» именно не играли на бескрайних азиатских пространствах, а занимались настоящим серьезным государственным делом, они и оказывались порой счастливее своих английских коллег. Ныне уже известно, что в бескрайних азиатских просторах английских «спортсменов» погибло гораздо больше, чем русских исследователей. Сам «отец» этого термина Артур Конолли был вместе со своим другом полковником Чарльзом Стоддартом обезглавлен в Бухаре в июне 1842 года, в то время как посланный генералом Ермоловым в 1819 году в гораздо более опасную, чем Бухара, Хиву поручик Муравьев счастливо вернулся обратно, успешно выполнив свое задание. Впоследствии Муравьев, не увлекшийся детским азартом игры и не стремившийся специально испытывать судьбу ради острых ощущений, сделал хорошую карьеру, став генералом и наместником Кавказа. Да и Виткевич застрелился, благополучно вернувшись на родину, скорее всего, именно потому, что он не играл, а работал всерьез. Дипломатия же наша, поддавшись английскому азарту, похоже, и в самом деле стала играть, действуя совсем не в духе русского характера, — и проиграла — к величайшей горечи своих самоотверженных и старательных подданных, добросовестно выполнявших свою работу.

Быть может, в этом английском отношении к опасности и действительно есть какая-то своеобразная прелесть, однако, если мы обратимся к другому произведению, к роману Уилки Коллинза «Лунный камень», в котором идет речь о событиях середины XIX века, то мы увидим во всем этом лишь еще одно подтверждение не столько доблести, сколько своеобразной бравады.

«Главным лицом среди гостей, приглашенных к обеду, оказался мистер Мертуэт. Когда он вернулся в Англию после всех своих странствований, общество очень заинтересовалось этим путешественником как человеком, прошедшим через множество опасных приключений и избавившимся от них как бы для того, чтобы рассказывать о них. Теперь он объявил, что намерен снова вернуться на арену этих подвигов и проникнуть в области, совершенно еще не изведанные. Такое великолепное равнодушие к опасностям, которым он готов был вторично подвергнуть свою жизнь, подняло ослабевший было интерес к культу этого героя. Теория вероятностей была явно против возможности нового спасения для него. Не каждый день удается нам встречаться за обедом с замечательным человеком и чувствовать, что скоро вы услышите известие о его убийстве».

Конечно же, такой отчаянный смельчак вызывает невольное уважение у всех, кто с ним сталкивается. Но при более пристальном взгляде он оказывается не кем иным, как самым настоящим лермонтовским фаталистом — равнодушным к опасности азартным игроком. Он действительно вызывает невольное уважение, но признак созвучного фатализму фанатизма вызывает желание держаться от него подальше, как от чумного. И дело здесь, возможно, в том, что за этим «равнодушием к опасности» чаще всего скрывается равнодушие вообще. И отсутствие истинной веры. Вот что говорит один из героев Киплинга, ловкий и удачливый участник Большой игры: «Все эти веры — все равно, что лошади. Мудрый человек знает, что лошадь — хорошая скотина, из каждой можно извлечь пользу… Ясное дело, что катхлаварская кобыла, оторванная от песков ее родины и приведенная в западный Бенгал, захромает; даже балхский жеребец (а нет лошадей лучше балхских, не будь у них только плечи такие широкие) никуда не будет годиться в великих северных пустынях рядом с верблюдами-снегоходами, которых я видел. Поэтому в сердце своем я говорю, что все веры подобны лошадям. Каждая годится для своей родины…» Руководствуясь именно такими принципами, и действовали англичане, как на «шахматном поле» Большой игры, так и в Большой политике. Это порой давало право английскому аристократу легко нарушать слово джентльмена, оправдывая все интересами дела и государства. Более того, стоит ли особенно переживать там, где дело касается простой игры, да еще и с людьми низшей расы!

Поначалу большинство британских участников этой тайной борьбы были профессионалами: офицерами индийской армии или политическими агентами, которых посылали их калькуттские начальники для сбора информации любого рода. Одни из них действовали маскируясь, другие — не снимая формы. Кроме них, у Англии хватало и не менее бесстрашных любителей, часто независимых путешественников, пожелавших поиграть в то, что некоторые называли еще и «турниром теней». Но было немало районов, считавшихся чересчур опасными или просто засекреченными, и появление там европейцев, особенно скрывавшихся под чужой личиной, являлось не только крайне нежелательным, но и смертельно опасным. Поэтому англичане стали обучать секретным методам разведки индийских горцев, обладавших умом и недюжинной физической силой, а затем перебрасывать их через границу под видом мусульманских проповедников или буддийских паломников. И эти миссионеры нередко с большим риском для жизни старательно наносили на карты тысячи квадратных миль прежде не обследованных территорий. Русские же, со своей стороны, в подобных ситуациях использовали монгольских буддистов.

Идея использования туземных исследователей для негласного обследования спорных или находящихся вне зон упорядоченного правления регионов за границами Индии формально возникла как следствие строгого запрета вице-короля рисковать там английскими офицерами. Из-за этого Служба Индии, которая обеспечивала власти картами всего субконтинента и прилегающих регионов, оказалась в большом затруднении, когда началось картографирование Северного Афганистана, Туркестана и Тибета. Вот тогда работавший на Службу молодой офицер, капитан королевских инженерных войск Томас Монтгомери, наткнулся на блестящее решение. «Почему бы, — спросил он начальство, — нам не провести изыскания в этих запретных районах с помощью специально обученных туземных исследователей? Разоблачить их гораздо труднее, чем европейцев; как бы хорошо последние ни маскировались, их все равно опытный глаз отличит от азиатов. К тому же, при разоблачении туземца у британских властей будет меньше политических проблем, чем если на месте преступления за картографированием каких-то особо чувствительных и опасных районов поймают британских офицеров».

Начальство, естественно, сразу же согласилось с доводами Монтгомери. Во-первых, из-за бережного отношения к жизни британских подданных, во-вторых, из-за желания не иметь политических проблем; ибо, хотя разоблаченный агент, даже если он туземец, все равно «засвечивает» своего хозяина, это все-таки создает и в самом деле меньше проблем. Но, на мой взгляд, есть здесь и еще одна составляющая — необходимость в работе агента той самой беспринципности, о которой я только что говорил. Тонкая аристократическая натура британского джентльмена не могла втайне не страдать от ощущения некоторого дискомфорта при исполнении определенных обязанностей. Только сто лет спустя, уже в середине XX века, крупнейший английский исследователь феномена лжи Пол Экман смог найти точное выражение этому ощущению — всякий резидент фактически является «профессиональным предателем».