Юрий Терапиано - Письма Ю. К. Терапиано В. Ф. Маркову (1953–1972)

Париж – «летний сезон» – сейчас мертв и пуст, – не только в литературном отношении. Август – это такой месяц, когда можно безопасно переходить улицу где угодно и не иметь возможности остричь волосы или купить что-нибудь, все закрыто – «vacances», а не ехать на «vacances» – просто позор! – так смотрят французы. Еду на 6 дней на берег пролива в Dieppe, покоряясь общему правилу и удачно сложившимся личным обстоятельствам.

Ирина Николаевна и я шлем Вам сердечный привет.

Дорогой Владимир Федорович,

Рад, что в Вашей судьбе наступила перемена, и надеюсь, что Ваши планы осуществятся благополучно. Это большое счастье – работать по своей специальности, а Вам – Бог велел быть литературоведом.

Не могу понять, где сейчас Струве? Я получил от него летом из Швейцарии извещение, что он хочет повидаться со мной, когда будет в Париже, а затем – как в воду канул. Не имея его адреса, я потерял с ним всякую связь. Как всегда бывает в подобных случаях, когда люди вдруг беспричинно исчезают, спрашиваю себя: быть может, чем-нибудь обидел его? М. б., моя рецензия на его книгу ему показалась плохой? Зная, что Вы его друг 168 168 Г. П. Струве протежировал Маркову, помог поступить в докторантуру Калифорнийского университета в Беркли, консультировал в литературоведческих и диссертационных делах. Их гигантская тридцатипятилетняя переписка, часть которой находится в архиве Гуверовского института, а другая часть – в собрании Жоржа Шерона, частично опубликована: «Ваш Глеб Струве» (Письма Г. П. Струве к В. Ф. Маркову) / Публ. Ж. Шерона // Новое литературное обозрение. 1995. № 12. С. 118–152. Целиком переписка подготовлена нами к печати: Переписка Г. П. Струве и В. Ф. Маркова (1949–1984): В 3 т. / Сост., подгот. текста, предисл. и примеч. О. А. Коростелева и Ж. Шерона / UCLA Slavic Studies. New Series. Vol. 6–8. Los Angeles: Univ. of California Press, 2009. , делюсь с Вами моим недоумением, т. к. был бы очень огорчен, если б невольно его обидел чем-нибудь.

Вообще – что за люди! Я думаю, Вы прочли в «Новом русском слове» мой отзыв 169 169 Терапиано Ю. Новые книги // Новое русское слово. 1956. 12 августа. № 15751. С. 8. о книге Л. Червинской «12 месяцев». Говоря объективно, хорошие стихи – но вот Кленовский, видимо, разъярился на меня: – «Опять хвалит свою парижанку» – и написал в «Новом русском слове» статью 170 170 Кленовский Д. Поэзия и ее критики // Там же. 16 сентября. № 15786. С. 8. – на уровне Офросимова и Нарциссова о том, что я, мол, хорошо пишу о «своих парижанах», а о «непарижанах» – о Моршене, о Вас в частности, – придирчиво, зло, кое-как, не хочу знать их, как может понять средний читатель. Скучно излагать подробно все обвинения Кленовского, к тому же Вы, вероятно, эту статью уже читали. Я отвечу ему, когда буду иметь время, разумеется, – все же не хочу молча принимать на себя такие обвинения, но другое меня огорчает. Ведь Кленовский, как мне говорили, человек культурный, к тому же по возрасту ближе ко мне, чем к Вам, т. е. предположить в нем наличие «молодого задора» – «свергать старших» – уже никак нельзя. Что же это? И чего ради он так снизил вопрос – м. б., личная обида на мой отзыв о нем, в котором действительно была и «ложка дегтя»? Что ж, из чувства самосохранения критик, видимо, должен хвалить всех, вести все время «литературную политику»? Ведь по Кленовскому, если «отжать» его статью, – мой недостаток в том, что (якобы) я хорошо пишу о «своих» и «плохо» о «чужих», ergo, если я хочу стать «хорошим критиком», то должен понять и начать хвалить «не-парижан»? Вот от этой упрощенности поташнивает. А Адамовичу Кленовский, очевидно, в надежде будущих благ или «на всякий случай» выдает «похвальный лист» – вот они, люди! Как ни привык я к «литературной среде», но иногда чувствую себя юношей, т. е. показываю волнение. А опыт говорит: «так было, так будет, и за 2 похвальных строчки (не говорю уж: за фельетон) можно приобретать до бесконечности друзей, которые начнут тебя превозносить»… – и становится тошно от всей этой пошлости.

А так – тут у нас еще мертвый сезон, занят очередной работой для «Русской мысли» и рад, что осень пока солнечная и теплая.

Ирина Николаевна и я шлем Вам наш привет.

Дорогой Владимир Федорович,

Я не люблю полемики того типа, которую пришлось вести с Кленовским 171 171 Терапиано Ю. Ответ Д. Кленовскому// Новое русское слово. 1956. 28 октября. № 15828. С. 8. , т. е. по личному вопросу. Очень жаль, что у нас в литературной среде если и бывают споры, то лишь «pro domo», – а как нужно было бы завести споры порядка литературного, – ну, хотя бы о том же Заболоцком, о футуризме и классицизме.

Мне не хотелось бы больше «оперировать с трупом», т. е. с «Парижем» – в смысле его прежнего поэтического мироощущения. Хотя «парижане» количественно еще живы, и Кленовский напрасно их всех похоронил, но атмосферы уже нет, каждый – за себя, так что Ваши слова о «Париже» лучше отнести к «настроению» Ю. Терапиано в 1956 г. Вы верно заметили о «нищем словаре», но о «социальном заказе» говорите только упрощенно. Как можно писать кощунственные стихи и быть внутренне-религиозным человеком, так вовсе не обязательно говорить «о самом главном» в смысле «точек над i» – Бог, смерть, любовь и т. д. Иначе действительно была бы опасность впасть в «политграмоту» и явилась бы «претензия». Претензия – и «точки над i» – как раз то, что для меня неприемлемо в Кленовском. Одна возможность назвать нрзб «вещью», да еще и «своею», и его самоуверенный тон во всех его теоретических разговорах заставляет заподозрить его во внутреннем благополучии. Таким образом, и «о Венгрии» и «о “Лампе”» – пишите, ничего против этого не имею! (Это «Вы» – и «я» – не мы, а для примера). Что же касается «придушенного» Заболоцкого – неужели же его действительно заставляют писать по-акмеистически (почему – не «в духе неоклассицизма»?) – ведь акмеизм, кажется, в СССР на подозрении до сих пор? Но поворот от «футуризма» к «простоте» – помните, у Пастернака: «Есть в опыте больших поэтов» – мне приятен, а Вам – нет. Красивость его (во многих местах) я «куснул», куснул также и его подыгрыванье под власть, не в этом я вижу его достоинства, а в подлинной лирической простоте некоторых его новых (и старых) стихов. В момент написания статьи у меня не было под рукой Вашей антологии, поехал бы в город к Маковскому за нею, – но не мог, к тому же ведь я и не претендовал исчерпывающе говорить о Заболоцком. Охотно прочел бы Вашу серьезную статью о нем.

Что у Вас в жизненном смысле? Пишете ли что-нибудь (несмотря на занятость)? У меня – по-прежнему, рутина жизни не меняется, а сейчас, кроме того, атмосфера такая удушливая, что просто нет внутренней возможности думать о литературе.