Юрий Терапиано - Письма Ю. К. Терапиано В. Ф. Маркову (1953–1972)

Принялся, как и Вы, за обычное, теперь уж нужно стараться дожить до следующего лета.

Жду Вашу книгу о Хлебникове, но боюсь, что сего поэта, которого и по-русски не всегда можно понять, по-английски мне будет читать трудно – ведь теперь, в «Доме», совсем у меня нет практики, да и годы – язык забывается. Но, Бог даст, как-нибудь справлюсь!

Дукельский, конечно, поступает плохо, если так спешит со второй книгой 365 .

Ему бы попробовать «стихи вообще», а не только послания.

Не все здесь одобрили и послания, слышал, что Адамович ими не очень доволен 366 .

Дукельский, видимо, обиделся на меня за то, что я осудил его юмор: но, право же, не очень он у него острый!

Мешает и то, что читатель не знает 2/3 тех, над кем он должен смеяться… и вообще, за редчайшим исключением, эпиграммы живут не долго – кроме «специалистов», например, кому интересны сейчас даже Бунин с его эпиграммами или словечки З. Гиппиус?

Вы вряд ли читали статьи о «Музе Диаспоры» 367 – говорю не о глупой и грубой мазне Рафальского, но о статье Анстей – с Рафальским я, конечно, говорить не собираюсь.

Посылаю Вам статью «О “музе” и “ноте”» 368 .

Часть фактическая, относящаяся к Анстей только, конечно, Вам не будет интересна, но «о ноте» – иное дело.

Дело в том, что «ноту» представляют в пересказе, часто в нарочитом, – отраженную в кривом зеркале.

Прежде всего, «нота» не «парижанка», а «петербуржанка» – и довольно старая по возрасту, – все это я старался показать, чтобы наконец прекратить это досадное недоразумение.

Вот и Дукельский тоже – на «ноту», и Моршен, в свое время, – а, собственно говоря, против чего, против кого? – Пожалуй, против себя… Ну, да оставим сейчас «ноту», и так я о ней расписался.

Новостей здесь пока не много, почти никого нет. Унылый путешественник Померанцев угощает нас в «Русской мысли» своими путевыми наблюдениями, Глеб Струве пишет письма в редакцию – все в порядке!

Вчера Ирина Владимировна уехала на месяц в Luchon – долечивать уши и кое-что «новое» (увы!).

Кстати: получаем (и она, и я) очередной перевод «Фонда» + 25 долларов «по поручению С. Лифтона».

Удивление и приятное переживание, – почему он вспомнил? Но, во всяком случае, хорошо, что вспомнил. Спасибо Вам, ведь это Вы его «дали».

Послали ему, как водится, благодарность.

Очень плохо, что до сих пор никто не собрался издать книгу стихов Г. Иванова.

Собирались «Мосты», но так и не собрались.

А Смоленская уже нашла все необходимое для посмертной книги В. Смоленского 369 .

Желаю Вам всего доброго, Ирина Николаевна просит передать Вам от нее привет.

Дорогой Владимир Федорович,

Прилагаю вырезку из «Русской мысли» 370 . Это, конечно, «отзыв», а не серьезный разбор, скорее «около», чем «по существу», но здесь большинство поэм Хлебникова, которые разбираете Вы, так и остаются неизвестными, текстов нет – куда при таких условиях углубляться!

Пролетел на мгновение Дукельский – его Софья Юльевна Прегель привела в прошлую среду в «литературное кафе» около «Русской мысли».

Дукельский – красив (чем-то напоминает Смоленского лицом).

Читал же своих стихов он столь много и времени было столь мало (Дукельский спешил на другое свидание, и вообще было уже поздно), что впечатление осталось поверхностное, скорее – приятное, но ни о чем не удалось поговорить серьезно.

А тут еще Дукельский с Ириной Владимировной занялись разговорами о сценариях…

Узнал только о Вас, что у Вас хороший голос и что Вы очень музыкальны.

Т. к. Дукельский записывал, «что передать в Los-AngeIes’e», то я продиктовал: 1) «Аристарх» – это я, а не Ирина Владимировна; 2) Зинаида Шекаразина – не псевдоним, а живое лицо; она живет на юге Франции и мне, по бабушке, доводится дальней родственницей. Хотел дать ей возможность писать, но она – увы! – сразу же наступила многим на хвосты и по стилю ее стали принимать за Ирину Владимировну – пришлось «прекратить» (чего она мне, конечно, не простила). 3) Подтверждаю, что и сейчас подписываюсь под моим отзывом о «Гурилевских романсах», которые мне нравятся больше других стихов, о которых я тогда писал в том же фельетоне.

Жду от Филиппова первый том Гумилева – осуществилась наконец моя старая идея: «долг эмиграции – издать его полное собрание сочинений».

Говорили с Дукельским и о положении Ирины Владимировны, и о том, как дать ей возможность закончить воспоминания и иметь дактило-переписчицу.

В «домашней» обстановке Ирине Владимировне писать очень трудно, ее нужно было бы изолировать: нанять в Париже комнату, где бы она могла работать.

Каждый пансионер имеет право три дня в неделю проводить вне «Дома», если у него есть возможность.

Кроме того, Ирине Владимировне нужно обратить серьезное внимание и на свои недомогания, лечиться – и лечиться в Париже, а не у наших врачей…

Дукельский подошел к вопросу по-американски: «Составьте смету, я, по возвращении, кое-что могу сделать».

– Смету? Разве можно составить смету на «помощь»? – Комната в Париже в месяц стоит 15–20 тысяч старых франков (150–200 новых), а дактило берет по страницам. Если на 6 месяцев, то в общем, думаю, нужно долларов 500…

С. Ю. Прегель и другие обещали образовать нечто вроде негласного комитета – может быть, и со стороны Дукельского (и Лифтона?) что-либо реально тоже присоединится?

Мне очень хочется, чтобы Ирина Владимировна могла закончить и «На берегах Невы» (Петербург 1919–1921), и «О, брег Сенский» – 2 тома воспоминаний об эмигрантской литературной жизни. Для последнего могу предоставить ей много материалов, писем, фотографий и т. д. (предназначенных для второго тома «Встреч», которым мне уже 10 лет нет времени заняться). (Ирина Владимировна и Г. Иванов погубили весь свой архив, когда переезжали в Нуёгев и из Hyeres.)

А у Ирины Владимировны выходит очень, очень хорошо и живо, пожалуй, даже живее, чем кое-что в «Петербургских зимах».

Беда в том, что сил у Ирины Владимировны сейчас не хватает, все время болеет, а это тоже отражается на работоспособности. А тут еще всякие люди, разговоры, всякая жизненная и душевная чепуха… а живя в Доме, где есть свыше 145 человек, невозможно оградить себя от вторжения этой чепухи.

Очень интересно то, что Вы говорите «о свержении Парижа». Но сил для этого у них нет, ведь брань a lа Рафальский – плохого вкуса, без чувства меры, мало что дает. Критика не может быть только ругательной, она должна быть и конструктивной, и положительной, а для этого у противников «Парижа» нет знаний, вкуса и настоящих способностей.

«Вашу книгу» – «Музу Диаспоры»? – Неужели же Тарасова Вам ее не прислала? Впрочем, «Посев» очень плохо распространяет и здесь; был свидетелем, как спрашивали «Музу», а ее в «Доме книги» не оказалось, продали все, что было, а нового – не прислали от «Посева».