Андрей Ветер - Между тишиной и шумом

В декабре сделали операцию, но Лис не стал прежним. Беспомощный, он жил, вслушиваясь в приближение смерти. Понимал ли он в те дни, что ему оставалось только ожидание? Наверное, не понимал, потому что ожидание всегда увязано с осознанием происходящего, а Лис уже не осознавал действительность, он доживал свои последние дни во сне.

24 февраля 2008 пришло по e-mail короткое сообщение от Димы Кроу: «Умер Лис».

А вскоре умер и Дима Кроу.

Март 2008

Леонид Шебаршин

Что было сначала? Охота? Кошка? Теннис? Книга?

Что врезалось в память глубже всего?

Я познакомился с Леонидом Владимировичем Шебаршиным в Индии, в стране, где не существует времени, где звуки и пейзажи символизируют вечность, где никакие технические новшества и быстро плодящиеся высотные здания не меняют подлинной картины страны и её духа.

Я был ребёнок и, разумеется, понятия не имел о том, что окружавшие меня люди – Медяник Яков Прокофьевич, Шебаршин Леонид Владимирович, Черкашин Виктор Иванович, Нефёдов Юрий Васильевич – принадлежали к когорте воинов, которых я называю древнейшими из рыцарей. Разведчики… Чекисты… Взрослея, я мало-помалу узнавал о них правду, хотя эта правда была слишком поверхностна, чтобы судить о людях глубоко. Я обожал, когда они иногда собирались в нашем доме, улыбчивые, беспрестанно шутившие (каждый в своей неподражаемой манере, со своими прибаутками), но, вместе с тем, всегда чувствовалась в них серьёзность, какая-то особенная внутренняя строгость. Они любили играть в «king». Рядом с ними всегда находились их жёны: Анна Александровна, Нина Васильевна, Елена Александровна, Нина Ивановна – тоже разные, внешне и внутренне…

Якова Прокофьевича, седовласого, с белыми усами на загорелом лице, с широкой улыбкой, за глаза называли ласково «дед», Анну Александровну – «бабушка». К ним обращались только на «вы», он тоже говорил всем «вы». Это был стиль. Зато Шебаршина мой отец звал просто Лёня и был для него Юрой. Для меня в то время и долго после того Леонид Владимирович был просто «дядей Лёней».

Он выделялся среди других своей элегантностью. На его похоронах я услышал, как одна из женщин сказала с долей восхищения: «Он был франт, всегда одевался с иголочки». Не уверен, что это слово можно употребить в отношении Шебаршина. Он был безукоризненно элегантен. Когда я видел, как он – в белых шортах с теннисной ракеткой – садился в автомобиль, он казался мне выходцем из другого мира. Что-то непривычное (до нереальности) было в белизне той спортивной одежды, ослепительной под изнуряющим солнцем Индии.

Однажды, узнав о моём мальчишеском увлечении индейцами, он подарил мне книгу «Little Big Man».

– Почитай, это грандиозный роман.

В память об этом событии (это было именно событие, а не просто чтение захватывающего авантюрного романа) я поставил посвящение на первой моей опубликованной книге: «Леониду Шебаршину, познакомившему меня с Маленьким Большим Человеком». Подаренная им книжечка стоит у меня на книжной полке до сих пор. Когда в 1993 году я внезапно увидел «Маленького Большого Человека» на русском языке в книжном киоске возле Белорусского вокзала, то купил сразу десять экземпляров и один и них подарил Шебаршину. Прочитав её, он поделился со мной впечатлением: «Хорошо, но весь вкус оригинала они не сумели передать при переводе». И я удивился, насколько хорошо он помнит детали; или то были не детали, а общий дух произведения?..

Из детства у меня остались ещё воспоминания об охоте. Он любил выезжать с ружьём. Иногда мой отец ездил с ним, но отец никогда не привозил никакой дичи. Впрочем, я помню киноплёнку, на которой были подстреленные утки. Высокие сапоги с отворотами, трава в воде, ружьё и мягкие, как вата, утки в руке Леонида Владимировича.

Мне тоже выпала удача «пострелять» с ним пару раз, когда из Москвы на каникулы прилетал его сын Алексей. Однажды мы выбрались большой мужской компанией: Шебаршины, Черкашины, Нефёдовы – три отца и три сына. Я был самый младший и с трудом удерживал двустволку в руках. При первом выстреле меня чуть не сбило с ног отдачей. Мы, дети, бродили среди камней, высматривая жертву, а наши отцы беседовали о чём-то своём. В тот раз я никого не подстрелил. Бог миловал.

Выезд на вторую охоту (нас было только трое: Леонид Шебаршин, его сын и я) обагрил мои руки кровью двух невинных жертв. Я попал в ворону и скворца. Ворону только ранил. Тогда Леонид Владимирович протяну ружьё сыну: «Добей её, Лёша». Алексей выстрелил в упор, взвилась густая пыль, всплеснулись чёрные перья. Сейчас эти развлечения кажутся мне непростительными, но в те дни во мне пробудился азарт новизны, азарт хищника… Ещё вспоминается, как на обратном пути мы гнали по шоссе, а впереди всё пространство вдруг оказалось в голубях. Они что-то беззаботно клевали, заполонив дорогу. «Продолжим охоту?» – спросил Леонид Владимирович. Мы с Алексеем не успели ответить. Голуби вспорхнули густой тучей, но поздно. Несколько из них, ударившись о машину, оставили на капоте и стекле грязно-кровавые следы и пух…

Он любил Индию, всегда вспоминал о ней как о сказке, и повторял, что Индия не похожа ни на что и всех меняет.

И вот моя жизнь в сказочной Индии закончилась, затем промелькнула двухгодичная жизнь в интернате КГБ, а после неё ушла в небытие студенческая жизнь в МГИМО. Началась новая полоса, с новыми поворотами, новым опытом, новыми ощущениями…

***

В декабре 1983 умер мой отец. Его привезли из Женевы на носилках и сразу отправили на операционный стол… Мои первые похороны, моё первое расставание навечно… Разрывающую душевную боль почувствовал я, когда крышка гроба отрезала моего отца от меня. И неверие в происходящее. Смерть всегда была абстрактным понятием, рыхлой массой философских суждений, и вот она коснулась моей жизни, разворотила её, отобрала у меня самого близкого человека…

В книге «Рука Москвы» Шебаршин писал об этом так: «Конец 1983 года был омрачён трагедией. Скончался мой дорогой и незабвенный друг Юрий Васильевич Нефёдов. Этот жизнерадостный, беспредельно добрый, талантливый человек мучительно и долго умирал от раковой опухоли головного мозга. Его не спасли две операции, и последние четыре месяца своей жизни он лежал парализованным, лишённым речи и медленно угасал. Ушёл человек, бывший мне опорой и утешением в тяжёлые дни».

Леонид Владимирович плакал на похоронах. Пытался сдерживаться, но плакал. Наверное, это был первый случай, когда хорошо знакомые мне люди, всегда улыбавшиеся, всегда энергичные, умевшие держать жизнь под уздцы, стояли передо мной будто раздавленные…

Очень скоро после смерти моего отца ушла из жизни Таня, дочь Леонида Владимировича.

Тот день начался странно. 13 января я проснулся с ощущением, что должен получить какое-то известие от отца, и это ощущение было настолько явным, что я ничуть не сомневался, что произойдёт нечто необычное. Я готов был принять любое чудо и пришёл на работу в довольно взбудораженном состоянии. Но ничего не происходило. Тогда я позвонил домой: а вдруг… Что вдруг? Что могло произойти? Голос или письмо с того света? Да, я ждал чего-то такого. Но услышал другое. Мама сказала в телефонную трубку: «Только что звонила Нина Васильевна, у них умерла Таня». Конечно, я не поверил, потому что поверить в такое было невозможно. Таня с детства болела астмой, но умереть… В семье её шутя звали Уша. Почему Уша? Понятия не имею. Это прозвище привязалось к ней в Индии. Таня страдала астмой, пользовалась, сколько помню её, флакончиком со спреем. Умерла, вскочив среди ночи. Громко закричала и упала на пол. И всё. Молоденька девушка, только-только родившая.