Андрей Ветер - Между тишиной и шумом

Однажды он увидел в киоске (почему-то мне кажется, что речь шла о Лондоне) газету со своим портретом. Он купил её, развернул и обнаружил там главы из книги «Рука Москвы». Опубликованы они были, конечно, без всякого согласования с автором. Леонид Владимирович отправился прямиком в редакцию. Велико же было изумление (или ужас?) главного редактора, когда он увидел в своём кабинете бывшего шефа советской разведки, чью фотографию он разместил на всю первую полосу газеты! Как уверял Шебаршин, он пошёл в редакцию просто «из любопытства» ну и пожурить немного… К сожалению, не помню финала этой истории, а сочинять отсебятину не хочу.

Есть немало моментов, которые забылись.

Так, например, я спросил его вскоре после ГКЧП про Крючкова, председателя КГБ – что за человек. Он ответил сразу: «Порядочный» и что-то ещё типа «ему можно верить», потом добавил тяжеленное «но», сказав: «Я слышал, что было заказано очень много наручников, так что думай сам». Он даже назвал цифру, но я её не помню, может, сотни тысяч? Получается, Шебаршин допускал вероятность массовых арестов в случае победы ГКЧП, иначе не упомянул бы о наручниках. Он никогда не бросал случайных слов. Он сказал про Крючкова что-то ещё, не только «порядочной» и не только «профессионал», было какое-то ещё слово, какое-то очень существенное для определения человека, но я забыл и теперь не могу вспомнить со знаком плюс или со знаком минус было это слово… А в своей книге он написал: «Да, влипли, и ещё как влипли. Бессильная ругань в адрес вчерашнего шефа не утешает. Предал, предал всё и всех»… «Предал всё и всех» – это про Крючкова. Тогда почему Леонид Владимирович сказал мне, что Крючков – порядочный? Порядочные люди не предают.

Кто-то подарил ему большую книгу, альбом, как теперь принято говорить об иллюстрированной книге, посвящённой творчеству художника. Имени того художника я не помню, его картины не показались мне выдающимися, он писал полотна, изображая известных политических деятелей в самых неприглядных образах. На одной из картин был нарисован Борис Ельцин с клыками вампира, с которых на грудь и живот стекала кровь. «Упырь, – с холодным гневом произнёс Леонид Владимирович. – Верно подмечено. Настоящий упырь. И пока этот упырь жив, ничто у нас в стране не изменится». Шебаршин был суров. Спокоен, но суров. Сдержан, но беспощаден в оценках, которые всегда были итогом его долгих размышлений. И ещё одно: в его голосе звучала безнадёжность, когда он говорил о происходившем в нынешней России: о коррупции и продажности чиновников…

***

Ему нравилась моя графика.

– Ты смог бы сделать иллюстрации к моей книге «Жизни мелочные сны»? – спросил он меня по телефону.

– Не знаю, – ответил я. – Книга сложная, к ней не просто рисунки нужны, а настроение.

Не уверен, что Леонид Владимирович на самом деле хотел получить рисунки. Думаю, это была завуалированная форма материальной помощи. Однажды он уже обращался ко мне за иллюстрациями. В тот раз речь шла о книге «Оборотни Индии», и деньги пришлись очень кстати: я давно был без заработка. В конце 1990-х у меня началась чёрная полоса. Я не обращался к Шебаршину за помощью, он не навязывал её, но время от времени предлагал что-нибудь, зная о моих трудностях. Так, с его подачи я попал в «Русский дом», телепрограмму Александра Крутова, где частым гостем был генерал Леонов. Неудачный был опыт. С помощью Виктора Черкашина он попытался найти мне место на студии Горького. Тоже безрезультатно.

Многоточие попыток.

***

Почему-то мне вспоминается, как он позвал меня к себе в офис, располагавшийся в одном из помещений стадиона «Динамо».

– Андрей, приезжай, будет любопытный разговор.

Не понимаю, для чего он позвал меня. У него была назначена встреча с режиссёром, задумавшим телевизионный фильм об Индире Ганди.

Шебаршин с улыбкой слушал, как режиссёр фильма рассказывал ему свой замысел, наивно веря, что он сможет увлечь Шебаршина своими идеями. Леонид Владимирович кивал и говорил «нет».

– Почему вы не хотите рассказать об этом? – настаивал режиссёр. – Вы же участник тех событий!

Леонид Владимирович хмыкнул и указал на меня.

– Вот участник тех событий. Он многое видел.

Режиссёр непонимающе взглянул на меня и опять посмотрел на Шебаршина.

А я с удивлением подумал, что я на самом деле участник тех событий. Как и птицы, которые видели те события, и кошки, и муравьи. Шебаршин умел не лгать, отводя вопросы. Пришедшие к нему киношники даже не понимали, насколько он не обманывал их, указывая на меня. Я был сыном человека, который ближе других подобрался к семье Индиры Ганди. Но я не мог ничего рассказать, потому что ничего не знал. Я видел, но не знал…

Шебаршин не стал объяснять режиссёру, что в замысле их фильма не слышалось ни жизни, ни истории, ни воздуха страны, ни шёпота политических интриг. Шебаршин просто сказал «нет», несколько раз в течение разговора повторил свой отказ. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, вежливо улыбался, курил и слушал режиссёра и его помощника. Он видел их насквозь. Они считали себя великими умельцами, верили, что заполучат важного генерала для своей телевизионной поделки. Они пытались выудить из него хоть что-нибудь, но ушли ни с чем…

Наверное, о тех играх разведки в Индии 1970-х годов никто никогда не расскажет. А жаль. Было бы интересно узнать, почему всё так получилось… Я помню, как (в мой приезд на летние каникулы перед десятым классом) отец недоумевал, почему за ним неотступно следует наружка. Индийские контрразведчики не скрывались, работали нагло, чего раньше не позволяли себе. А через полгода Индира Ганди потребовала, чтобы отец убрался из страны в двадцать четыре часа. Его привезли в самолёт тайно, и он прождал там целый день до отлёта.

Мне всегда хотелось расспросить Шебаршина, что же произошло в те месяцы? Но я не задал ему ни одного вопроса о Службе. Он бы всё равно не рассказал. За кулисы Службы он не впускал никого. Вежливо улыбался, отшучивался… и не пускал.

«У нас тоже бывают неприятности. Индийцы выдворяют наших работников без объяснения причин… Надо отдать им должное, индийцы в этих случаях всегда действуют корректно, но решительно. За выдворяемым выставляется демонстративное наружное наблюдение… Выдворение сотрудника – это серьёзное происшествие, как правило, ему подвергаются полезные и работающие люди. Пятном в биографии разведчика этот эпизод не становится, хотя, разумеется, возможности его дальнейшего использования сужаются, особенно если дело получило огласку. Выдворение – это травма… Примечательно, что контрразведка время от времени наказывала нас таким образом не только за неосторожные соприкосновения с носителями индийских государственных секретов. Выдворялись и те, кто активно работал по американскому и другим иностранным посольствам» (Шебаршин «Рука Москвы»).