Андрей Ветер - Между тишиной и шумом

В 1991 году я закончил мой первый роман. Не зная, что с ним делать и опасаясь отдавать его в чужие руки, я позвонил Леониду Александровичу. «Не украдут ли в издательстве?» – спросил я. «Никому ваш роман не нужен», – ответил Латынин, даже не поинтересовавшись, о чём книга. Принимая меня как режиссёра, он категорически не желал видеть во мне писателя. Правда, на тот момент я написал только один роман и какие-то невнятные повестюшки, но Латынин даже не захотел слушать о них. Почти с раздражением он сказал: «Всё равно не напечатают». Возможно, он испугался, что я пишу слишком хорошо и составлю ему конкуренцию. Или боялся обнаружить, что я пишу отвратительно и придётся подыскивать какие-то слова, объясняя это… Да и вообще…

Время промчалось, изменив всех до неузнаваемости и расшвыривая по планете. Многие вообще исчезли с лица Земли. А некоторые живут где-то, довольные собой, но скучные и неинтересные. Давно я не слышал ничего про Леонида Латынина, лишь как-то раз промелькнул он в телевизионной передаче Виктора Ерофеева. Но почему-то мне кажется, что он остался прежним, со своими красочными мыслями, со своими воодушевляющими рассказами…

Хотелось бы и мне быть таким же интересным для сегодняшней молодёжи, каким для меня был Леонид Латынин.

Март 2010

Игорь Савостин

Первая наша встреча произошла осенью 1988 года в Ленинграде.

Я приехал на фестиваль «параллельного» кино по приглашению Игоря Алейникова, основателя «параллельного» кино. Фестиваль проходил под эгидой Союза кинематографистов Ленинграда. На улице было сыро и серо. Я безумно нервничал как в ожидании показа, так и в ожидании обсуждения. Там многие говорили, но тёплого и дружеского общения единомышленников не получилось. Из Ленинграда я увёз в тот раз только одно знакомство – Игоря Савостина.

Тот «параллельный» кинофестиваль сильно смазан в моей памяти. Какая-то сумятица. Я показывал «Большой сон – большая жизнь». Много ожиданий. Бесконечные разговоры, но больше – пустые. Интервью с какими-то журналистами, задающими вопросы типа «почему вы отказались от официального кинематографа». Я-то не отказывался, я просто делал то, чего требовала моя душа. И вот появился Игорь Савостин, шагнул ко мне из гудящей толпы и заговорил так, словно успокаивал меня. Он сказал, что хочет организовать в Калининграде фестиваль альтернативного кино. Мне казалось, что Игорь волновался, его голос слегка дрожал. Совсем не помню, как он выглядел в тот день. Кажется, он был с короткой стрижкой, лысеющий, в пиджаке поверх свитера. Я с готовностью принял его приглашение.

С Игорем мы регулярно созванивались.

Весной 1989 года состоялся фестиваль альтернативного кино в Калининграде. Съехались «звёзды» подпольного кинематографа: Борис Юхананов, Евгений Чорба, Роман Смирнов, Сергей Добротворский…

Игорь встретил меня на вокзале и сразу повёз в видеоцентр, который был сердцем и мозгом фестиваля. Площадок для показов было много: клубы, кафе, кинотеатры. Каким образом Игорь смог организовать всё это, я не понимаю. Правда, публика не везде ждала нас. Так, например, в кафе, никто вообще не знал, что предстоят какие-то арт-хаусные показы, туда шли провести время в своё удовольствие, а тут вдруг появлялся некто и начинал рассказывать что-то о своём творчестве, после чего демонстрировал это творчество на экране телевизора. Ориентироваться приходилось на месте: что имеет смысл показывать, а что лучше не включать. Помню, как зрители в кафе «притухли» на показе моих фильмов. Они перестали есть и пить, пытаясь ухватить нить фильма. Я поставил для начала «Дом», потому что он хоть чем-то напоминал сюжетное кино, там были убийства, бдительный инспектор и, конечно, секс. Потом я показал «Большой сон». На этом закончил, пожалел собравшихся… Но начался мой марафон в первый вечер в видеоцентре.

Я бродил по коридору, слыша за спиной чьи-то негромкие голоса: «Это тот, который снял „Большой сон“. Говорят, у него есть какой-то странный фильм „Дом“…» У меня была тяжелейшая полоса в то время, чёрная полоса. Сплошная трясина, а не полоса. На фестиваль я привёз не только «Сон» и «Дом». Главным на тот день был фильм «Пересилие». Я в прямом смысле слова выблевал этот фильм, начав его со сцены умирания главного героя в грязной ванной. Эту роль я исполнил сам. И сцена такая действительно имела место. Весь фильм – своего рода реконструкция реальный событий. Впрочем, реконструировать особенно нечего было. Я перемежал сцены из моих прошлых неполучившихся фильмов с новыми, специально снятыми сценами. И я говорил о себе, даже не говорил, а кричал. Мне казалось, что жизнь моя кончена. Перед показом «Пересилия» я так и сказал, что это, мол, мой последний фильм.

Зал слушал меня в глубоком молчании. То было первое настоящее внимание ко мне. Собравшиеся в киноцентре зрители были элитой интеллигенции Калининграда. О такой публике, взыскательной и одновременно открытой для всего нового, можно только мечтать. Когда фильм начался, я вышел из зала. Не люблю смотреть самого себя. Медленно шагая туда-сюда по коридору, я подумал, что познал славу. Она ведь, эта слава, не обязательно должна быть мировой, с толпами ошалевших поклонников, букетами цветов и любовными письмами. Её качество не меняется от количества. Голова может закружиться в любой момент: на первой ступеньке лестницы или на последней. Я поставил ногу на первую ступеньку. Дальше можно было не подниматься.

Эту славу мне подарил Игорь Савостин. Он пригласил многих, но полюбил именно меня. Его любовь была по-настоящему нежной, трогательной. Как-то раз я спросил его, что он думает о моих фильмах, и он привёз мне большую статью (рукописную), и она показалась мне поэтической поэмой, а не критической статьёй. Я не понял ровным счётом ничего. Я бы даже сказал, что там не было ничего ни обо мне, ни о моих фильмах, но там было нечто иное. Там был уголок Игоря Савостина, выделенный из большого мира Игоря Савостина, и этот уголок жил целиком красками моих фильмов. Эта статья была про внутренний мир Игоря, но нет сомнений, что эта она не появилась бы, не будь меня. Он посмотрел мои фильмы и увидел там то, что позволило ему сотворить что-то своё, устроить настоящий фейерверк из слов и чувств. Игорь творил себя.

Я понял это гораздо позже. Понял, когда он делился своими впечатлениями о фильме Дерека Джармена, который был снят и на видео, и на кино. Эта несочетаемость, этот почти непрофессионализм привёл Игоря в восторг. Он говорил о фильме долго и безостановочно. Не погрешу против истины, сказав, что более увлечённой речи мне не доводилось слышать никогда. Но я не смог бы передать ничего из его слов. Он говорил, а я думал, что это настоящий бред, что он выдумывает свои впечатления, импровизирует, сочиняет на ходу своё произведение под названием «Впечатления». А потом вспомнил, как он говорил мне про меня: он видел то, чего не видел я в себе. Он видел, вероятно, гораздо шире, чем видел автор, прикованный к своим личным переживаниям и не способный оторваться от них…