Андрей Ветер - Между тишиной и шумом

В то лето он пригласил нас в свой видеоцентр. Я пишу, что это «его» видеоцентр, потому что он, конечно, был его душой, хотя наверняка не только его силы были вовлечены в создание этого центра. Игорь бы не в духе, что-то давило на него. Он предложил нам посмотреть какой-нибудь фильм. Мы сели в отдельной комнате. Он включил фильм, а сам и ушёл в другой кабинет. Какое-то время мы смотрели, но фильм, видимо, не понравился, и мы отправились искать Игоря, открывая все двери поочерёдно. Нашли. Он грустно посмотрел на нас. На экране крутилось что-то типа Тинто Брасса. «А я вот порнуху смотрю», – грустно сказал он. Он не рисовался, не пытался спрятаться за фактом, он просто смотрел порно. Я хорошо понимаю его: когда меня начинает глодать усталость от навалившейся пустоты, усталость от надоевших замечательных фильмов (нельзя же смотреть их по сто раз), я включаю красивую (именно красивую) порнографию. Она предельно честна и не предназначена для размышлений. Она восхищает и возбуждает своей простотой. Она гипнотизирует линиями голых тел, её физиологичность пробуждает во мне мысли о безбрежном космосе, её разнообразное однообразие поражает.

Через несколько минут кто-то позвонил в дверь. Игорь открыл, поговорил с кем-то и вернулся. «Твои поклонницы, – соврал Савостин. – Спрашивали, когда можно посмотреть твои фильмы». Он хотел сделать мне приятное. Я сделал вид, что поверил. Меня тронула его наивная ложь.

В тот же год меня позвали в Ригу, в их видеоцентр, чтобы подписать договор о прокате моих фильмов. Узнав об этом, Савостин примчался туда. Как только я разобрался с официальными делами, Игорь повёл меня с женой в русский театр. Он не мог удовлетвориться лишь тем, что познакомил нас с некоторыми актёрами, он повёл нас гулять по Риге, а потом мы отправились на спектакль (что-то по Бергману). «Смотрите внимательно», – шепнул нам Игорь в какой-то момент. Мы навострили глаза и уши. Сцена накалялась, голоса актёров повышались, а потом внезапно свет погас и после некоторой паузы в темноте, разрываемой вспышками молнии, появились две обнажённые фигуры, обнимавшие друг друга. Когда вспышки прекратились и вновь нас объяла тьма, я почему-то подумал, что Игорь имеет к этой сцене какое-то отношение…

В последний раз я видел Игоря, когда он приезжал на семинар в Москву. Мне кажется, что он жил у нас в те дни, но появлялся только вечером. Много рассказывал про фильмы. Поглядывая на вино, он очень трогательно бормотал: «Мне нельзя, я обещал мамочке вести себя хорошо». Я думал, что это шутка, но он, наверное, и впрямь обещал маме вести себя хорошо.

Савостин был окружён множеством людей, но я остро чувствовал его одиночество. Каждый человек живёт сам по себе, даже если есть соратники, друзья, помощники. От одиночества никуда не деться, от него можно только прятаться. Кто-то прячется в работе, кто-то – в шумных компаниях, кто-то в – в алкоголизме. В творчестве люди заняты идеями, пытаются выразить их, превратить в реальное дело, но нередко идеи остаются в утробе души. Иногда – до конца жизни. Мне кажется, что Игорь свою главную идею так и не выносил, она так и осталась в нём зародышем. Он прилагал все свои силы, чтобы сделать мир интереснее, но обессилел, не родил свою главную идею. Возможно, он и сам не успел родиться до конца.

Благодаря этим воспоминаниям я окунулся ненадолго в прошлое и удивился, насколько насыщенной была наша жизнь. Игорь был неотъемлемой часть той интересной жизни.

Сентябрь 2015

Александр Ващенко

Рассказывая о ком-то, всегда хочется вспомнить первую встречу, начало знакомства.

Как ни странно, моя первая встреча с Александром Владимировичем Ващенко не стала началом нашего знакомства. Я даже не знал, с кем встретился. Фамилия Ващенко не говорила мне ровным счётом ничего.

Дело было в 1992 году. Один из моих знакомых индеанистов попросил меня помочь какому-то человеку оборудовать зал для намечающейся лекции. Мы приехали на Гоголевский бульвар и долго ждали возле входа в усадьбу Замятина-Третьякова. Вскоре подкатил автомобиль. Расплатившись с водителем, вышел немного взлохмаченный мужчина в очках и пожал каждому из нас руку. В каждом его движении чувствовалось нервное возбуждение. Это и был Александр Владимирович Ващенко. «Спасибо, что приехали. Картины большие, надо перенести всё и расставить». Оказалось, то были картины Скотта Момадея – его знаменитые щиты, о которых Ващенко выпустил на следующий год переведённую им тоненькую книжку Момадея «В присутствии солнца».

Мы перенесли картины в дубовый зал. Александр Владимирович долго примеривался, как лучше расставить их: то на полу, то на стульях, то на подоконниках. На фоне тёмных и довольно угрюмых деревянных стен бледные картины Момадея выглядели «подслеповатыми». Ващенко, вероятно, чувствовал это и никак не мог успокоиться, пытаясь найти для них наиболее выгодное положение. А потом как-то сразу остановится, успокоился, сказал: «Ладно, пусть так». На этом мы расстались. О чём была лекция и кто такой Ващенко, в тот день мне не удалось узнать. Но фамилия его запомнилась.

Чуть позже я узнал, что он был переводчик. Обнаружил, что у меня на полке стоит книга «Призраки бизонов» со вступительной статьёй Ващенко. И повесть «Человек, прозванный Лошадью», переведённая им, тоже стояла на моей книжной полке.

В том же году мне удалось снять мою первую телепередачу об индейцах. Она называлась «Пророчества, которые сбываются». Там промелькнули кадры приезда в Москву Клода Смита и вождя по имени Большой Орёл. В телепередаче об их приезде лишь упоминалось, но многие рассказывали мне детали той памятной поездки, которую Ващенко организовал чуть ли не нелегально. Это был ещё один этап моего заочного знакомства с Александром Владимировичем…

В 1994 году я начал снимать документальный фильма «Голоса». Неожиданно мне позвонил Ващенко. Он говорил сбивчиво, будто боясь, что я неправильно истолкую его, постоянно поправлял себя, уточнял что-то. Он хотел, чтобы мы «помогали друг другу». Он звонил телевизионщику и, видно, не был уверен, что телевизионщик откликнется. Он, возможно, слышал что-то о моих интересах или о моей телепередаче «Пророчества», но не без оснований мог полагать, что я ничуть не отличаюсь от других журналистов и режиссёров, которые видели в индейцах лишь «раскрашенных чудаков в перьях». Он боялся, что я не захочу слушать его. И это меня поразило: что такое был он (профессор, доктор филологических наук) и что такое был я (просто человек с телекамерой на плече). Ващенко позвонил, чтобы сообщить мне о приезде индейской делегации. Он робко предположил, что это заинтересует меня, поэтому и сказал, что мы должны помогать друг другу. Телевидение должно помогать людям. Телевидение должно поднимать культуру. Фактически он просил о помощи, ведь телевидение не рассказывало об индейцах…