Сергей Брилёв - Разведка. «Нелегалы» наоборот

Итак, ещё один вывод: и Круйт-младший был склонен к подпольной работе, в которой мы уже заметили его отца, считавшегося британцами эдаким растяпой и простофилей. Нет! Оба они были не вполне такими, какими их оценили в SOE.

Но, может, это было лишь юношеское увлечение леворадикальными взглядами? Нет!

Во-первых, как гласят законы хотя бы и физики, «действие рождает противодействие»: Круйт-младший сдвинулся ещё левее, когда Германия попала под пяту Гитлера: «После прихода к власти НСДАП нас часто допрашивали представители Гитлерюгенд и штурмовиков (СА), пристально следили за нами и обыскивали» [906]. Про Гитлерюгенд Круйт-младший пишет, что его методы и члены были ему «противны»: «Зубрёжка, муштра, нетоварищеское отношение, выпивка и курево» [907]. Вот, кстати, откуда отмеченное про него в SOE отсутствие интереса к тому, что обычно интересует его сверстников! [908]

Во-вторых, его привязанность к левым идеям была, конечно, определена и отцом, который отправил его на целых семь недель в СССР: «Лето 1932 года я провёл в комсомольском лагере около Ленинграда (из другой части автобиографии следует, что лагерь располагался под Петергофом. – Авт. ) вместе с пятьюдесятью другими немецкими мальчишками и девчонками, чьи родители, как и мой отец, работали в торговом представительстве СССР в Берлине. Во время моего двухмесячного пребывания в Советском Союзе я немного познакомился с советской жизнью. Я понял, какие трудности необходимо было преодолеть при строительстве социализма, и оценил то, чего уже удалось достичь. Имея на руках факты, которые я увидел собственными глазами, я вернулся в Германию и теперь мог выступать в дискуссиях с большей уверенностью, чем раньше». [909]

В то же время, пожалуй, можно сказать, что в автобиографии Круйта-младшего есть намёки и на некоторую предопределённость свой судьбы: «Так как я был сыном иностранца-служащего Советского Союза, то в Германии у меня не было ни малейшей перспективы получить работу. Я хотел стать лесником, а в Голландии не было возможности устроиться на такую работу» [910]. В итоге работу в лесничестве Нико Круйт получил под… Тулой в России (не рядом ли с имением Льва Толстого?). И писал так: «Надеюсь, что скоро в Туле товарищи снова примут меня в свои ряды, чтобы там опять включиться в активную политическую работу» [911].

Собственно, в написанной на немецком автобиографии Круйта-младшего и содержится ответ на вопрос о том, почему потом у его начальства на мебельной фабрике в Москве были сомнения относительно его членства в комсомоле: «Моя попытка учиться в лесхозтехникуме в Правде оказалась тщетной из-за того, что я ещё слишком плохо говорил по-русски» [912]. Вполне вероятно, Нико относился к числу тех аккуратистов, перфекционистов, кто не мог приступить к следующему этапу, не завершив предыдущий: «С осени 1935 года до весны 1936 года я работал в лесном колхозе в Алёшино. Я выполнял тяжелую полевую работу вместе с лесорубами и учил при этом основы разговорного языка. Так как эта работа изолировала меня от всякого рода умственного развития, я попросил у Наркомлеса работу в мебельной фабрике, которую я также получил. Я выучился профессии столяра, благодаря которой и зарабатывал на жизнь в течение четырёх лет. Когда я в 1935 году приехал из Алёшино в Москву, я был сразу же вовлечён в работу с молодёжью «Клуба международных рабочих». Зимой 1936 года меня выбрали в молодежное руководство, и так началась для меня клубная работа на регулярной основе» [913].

И последнее, что объясняет тем большее: «Несмотря на то, что я весной 1937 года подал заявку на получение гражданства СССР, у меня до сих пор нет советского паспорта, и поэтому я, к моему сожалению, не могу участвовать в работе комсомола» [914].

Полученная ВГТРК справка из СВР гласит: «Круит Джон-Вильям («Электрик»), 1877 года рождения, голландец, уроженец города Амстердам. Завербован НКВД в 1942 году и направлен через Англию на территорию оккупированной Бельгии. С июля 1942 года сведений в отношении иностранца не поступало».

Но зато благодаря материалам СВР мы теперь можем внести существенные детали в наш рассказ о том, как Круйта-старшего готовили к его миссии.

Во-первых, в материалах СВР обнаруживаем бумагу, где Круйту предписывается в Брюсселе явиться к «МАТЕРИ», которая «говорит только по-французски» и которой был «сын, который в свое время была в Испании». Это совпадает с тем, что мы уже знаем о Мари Пьер.

Во-вторых, из дела «Электрика» следует, что в Брюсселе ему передавалась хранившаяся на явочной квартире рация Коминтерна. Это ещё одна деталь в наш рассказ о том, как НКВД и ИККИ помогали друг другу.

Всё это очень интересно. Но не отвечает на вопрос о том, откуда же тогда про Круйта-старшего, командированного НКВД, знал резидент ГРУ Треппер?

Из ответа СВР на запрос ВГТРК:

«Данных на Никодемуса Круйта в архиве Службы не имеется.

Однако с большой долей уверенности можно утверждать, что это Нико – сын агента-нелегала НКВД Джона-Вильяма Круйта, заброшенный в Голландию […] В тыл врага был, по-видимому, направлен по линии ГРУ».

Итак, в СВР разделяют предположение Стивена Тайаса о том, что Нико работал на ГРУ, и однозначно говорят, что он не работал на НКВД. Но ведь со слов самого Нико известно, что в Москве его с отцом обхаживал Коротков из НКВД. Как же он тогда оказался отправленным в Голландию по линии другой, армейской разведки? Не водил ли Нико за нос своих послевоенных голландских собеседников?

Иными словами, до конца всю эту историю ещё только предстоит написать в будущем.

Откроем ещё раз каноническую «Историю российской внешней разведки». Из неё следует, что «работа по подготовке и выброске советских агентов со стороны «Секты» очень быстро стала вызывать недовольство и порождать подозрения со стороны советской секции связи в Лондоне» [915].

В той же главе той же книги приводится внутренний документ SOE, перехваченный советской разведкой: «Фактически противоречия между Британией и Советским Союзом так же велики, как между Британией и Германией. Не сомневаемся, что Советская Россия является нашим другом только до тех пор, пока она может извлечь пользу из этой дружбы» [916].

Более того, о настроениях в советском НКВД в «Истории» говорится ещё более жёстко: