Сергей Брилёв - Разведка. «Нелегалы» наоборот

А «завтра была война». Вот что написал по этому поводу Судоплатов:

«Война резко изменила отношение советского руководства к разведывательной работе и поступавшей информации […]

В начале войны мы испытывали острую нехватку в квалифицированных кадрах. Я и Эйтингон предложили, чтобы из тюрем были освобождены бывшие сотрудники разведки и госбезопасности. Циничность Берии и простота в решении людских судеб ясно проявились в его реакции на наше предложение. Берию совершенно не интересовало, виновны или невиновны те, кого мы рекомендовали для работы. Он задал один-единственный вопрос:

– Вы уверены, что они нам нужны?

– Совершенно уверен, – ответил я.

– Тогда свяжитесь с Кобуловым, пусть освободит. И немедленно их используйте» [863].

Экс-пастора и экс-депутата Круйта освобождать не пришлось. Но и он оказался нужен.

Что за странная фамилия такая, под которой в 1942 г. Круйт-старший прибыл из СССР в Британию «по квоте» НКВД? Что за фамилия «фон Крумин»?

Всё тот же Донал O’Салливан считает, что такое имя Круйту мог дать привлекший его к работе на разведку Александр Коротков, который таким образом «вспомнил о своём коллеге по НКВД В.П. Крумине, уничтоженном как «враг народа» в 1938 г.» [864].

Эта версия нам, в свою очередь, кажется странноватой.

В довоенном НКВД служили несколько человек по фамилии Крумин, но инициалы «В.П.» были только у одного. Однако про него, лейтенанта государственной безопасности Владимира (Вольдемара) Петровича Крумина, известно, что он хотя и был арестован в 1938 г. и осужден в 1940-м, был, тем не менее, освобожден , а к окончанию войны был капитаном интендантской службы и начальником трофейного отделения 51-го стрелкового корпуса 40-й армии [865]. Как же Круйт мог быть назван в память о нём, если он остался жить?

При этом, как мы сказали, в структурах НКВД было еще несколько человек с такой фамилией (кстати, в переводе с латышского она означает «Кустик»), но с другими инициалами: Крумин Ян Янович (1897–1938; он как раз точно был расстрелян и покоится на печально знаменитом Бутовском полигоне) [866], младший лейтенант госбезопасности Радецкий-Крумин Карл Петрович (родился в 1893 г., арестован в 1938 г., осужден в 1941 г. на 8 лет ИТЛ, реабилитирован в 1956 г., дата смерти неизвестна) [867] и почётный работник ВЧК-ОГПУ Крумин Фриц Мартынович (родился в 1892 г., погиб в 1931 г. в бою с повстанческим отрядом в Иркутске) [868].

Но что у них всех общего, кроме того, что все подверглись репрессиям?

Первое: как мы только что показали, кроме Крумина В.П. в ВЧК-ОГПУ-НКВД хватало и других сотрудников с такой фамилией. В честь кого бы ни назвали Круйта, версия о том, что это могло быть в честь чекиста , вполне имеет право на существование.

Все Крумины – латыши . До 1940 г. большинство латышей, проживавших в СССР, были из числа нескольких сотен красных латышских стрелков, решивших после революции остаться в России для того, чтобы строить социализм. В 1940 г. Латвия была инкорпорирована в СССР, и в Советском Союзе всяких латышей стало несколько сотен тысяч . Как их называли «советские европейцы», они, по идее, были прекрасной «ширмой», чьими личностями можно было прикрывать советских разведчиков-нелегалов: если выдавать такого нелегала за выходца из Советского Союза, то понятно, почему проблемы с русским; если оставлять в роли европейца, то понятно, откуда акцент. Вот Круйта, плохо говорившего на русском, но прекрасно говорившего на нескольких западноевропейских языках (но, как мы помним, с сильным акцентом), и отправили в Британию под видом латыша? Но!

И третье наше соображение. С началом Великой Отечественной войны в НКВД решили вернуть Круйта в Европу, в Британию, с фамилией не просто «Крумин», а с германизированной « фон Крумин». Мы попросили перепроверить нашу догадку у шефа бюро ВГТРК в Риге Дарьи Григоровой. Она навела справки и выяснила, что таких фамилий в Латвии не бывает! Проводя аналогию с русским и английским языками, она пояснила, что это всё равно что фамилии «фон Сидоров» или «фон Смит». Таких – нет.

Короче говоря, возникает невольное впечатление, что, сознательно присвоив Круйту фамилию-парадокс, в НКВД решили посмотреть, узнают ли в нём британские спецслужбы того, кому еще в 1925 г. был запрещён въезд в Соединенное Королевство [869]. Узнали?

Узнали! Но когда узнали? Случилось это только после войны, когда в Лондоне наконец-то сопоставили дело на «фон Крумина», заведённое в 1942 г. в SOE, и дело на Вилли Круйта, которое в МИ-5 вели с начала 1920 гг. Конечно, сегодня, когда всё компьютеризировано, такая неувязка совершенно немыслима: достаточно пару кликов, чтобы сопоставить факты, а уж тем более фотографии. Но в 1947 г. во внутриведомственном письме на имя мисс Ф.М. Смолл сотрудника МИ-6 (подпись неразборчива) содержится редкий для официальной переписки восклицательный знак: «Мы впервые об этом слышим!» [870] То есть впервые слышим, что Круйт был пастором и депутатом. И это – когда он уже давно был переброшен из СССР через Британию в тыл к немцам и, скорее всего, погиб.

В SOE разве что догадывались , что перед ними – «явно знаменитый человек». Ну, например, такое описание «фон Крумина», которого в SOE назвали «самим очарованием» [871]: «Человек очень больших интеллектуальных способностей, который должен был провести большую часть своей жизни в переездах по Европе, читая лекции в разных университетах. Учёный по натуре, он, наверное, хорошо известен (он был лично знаком с Лениным и хорошо знает Неру), и его явно беспокоит, что его могут узнать в Англии или Голландии. В детстве он провёл год в школе в Англии, а свой уровень английского поддерживал путём поддержания постоянного контакта с англичанами; его знание английской литературы феноменально» [872].

На страницах этой книги мы уже не раз ссылались на ту, чьё имя на мемориальной стеле в Темпсфорде значится как «Елена Никитина». Она же – Эльза Ноффке из группы «Тоник». Напомним, что именно её фотография из TNA стала первой, которая совпала с изображением из РГАСПИ, после чего мы и предприняли всё это расследование об коминтерновцах – участниках совместной операции SOE и НКВД [873]. Также мы вспоминали о том, что вместе с Альбином Майером (группа «Кофе») она плыла из СССР в Британию на судне «Оушн Войс» [874].

В нашей следующей книге мы обязательно посвятим ей отдельную главу. Но уже и сейчас вновь вспоминаем о ней, так как именно ей принадлежит прямое свидетельство о том, что во взаимодействии с НКВД британские спецслужбы не довольствовались ролью все лишь механических «агентов по логистике». Когда в Европе «Никитину»-Ноффке взяли гестаповцы, она стала давать показания. И, в частности, немцами было записано следующее о её пребывании в Англии: «[Британские] офицеры […] проявили исключительное внимание к моей работе. [Наш] советский лидер руководитель (очевидно, Чичаев. – Авт. ) также заметил это и, однажды отведя меня в сторону, сказал, чтобы я никоим образом не отвечала на эти подкаты. Мне пришлось отказать [британцам] вежливо, но определенно. В последние дни [пребывания в Британии] всё было сделано, чтобы я не разговаривала с английскими офицерами лицом к лицу» [875].