Татьяна Позднякова - Дело Бронникова

Показания Н.Н. Шульговского на допросе говорят сами за себя и не требуют комментариев. Такую речь мог произнести только глубоко убежденный в своей правоте и абсолютно бесстрашный человек. Человек, который казался фигурой трагикомической, а оказался героической личностью.

Шульговский Николай Николаевич, гражданин СССР, 1880 года рождения, уроженец Ленинграда, потомственный дворянин, образование высшее, литератор, беспартийный, холост, под судом не был:

а) будучи монархистом и сторонником вооруженной интервенции по убеждениям и автором контрреволюционных литературных произведений, состоял членом антисоветских литературных и мистико-спиритуалистических салонов, принимая активное участие в их спиритуалистической деятельности;

б) вел монархическую пораженческую антисоветскую агитацию, участвуя в контрреволюционных политсобеседованиях на собраниях салонов и распространяя собственные контрреволюционные литературные произведения.

Означенное преступление предусматривает статью 58–10 Уголовного кодекса.

Виноватым себя признал.

Постановлением Выездной сессии Коллегии ОГПУ в ЛВО 17 июня 1932 года Н.Н Шульговскому был вынесен приговор: три года исправительно-трудовых лагерей.

Николай Николаевич Шульговский умер в заключении в феврале 1933 года.

1 марта 1934 г.

Начальнику 3 отд. особо уполномоченному при Коллегии ОГПУ тов. Смирнову.

При этом направляется переписка по делу Петкевич-Пильц Э.И.

Петкевич-Пильц Элеонора Иосифовна, 1881 г. р., потомственная дворянка, приемный отец ее святейший князь Орбилиани (возможно, Орбелиани?! — Авт. ), образование получила при монастыре св. Иосифа, муж ее расстрелян за шпионаж, беспартийный.

В 1932 г. примкнула к к.р. организации фашистских молодежных кружков и антисоветских салонов в Ленинграде и была связана с членом руководящего ядра Бруни Г.Ю.

Поддерживала тесные связи с проживающим в Ленинграде католическим духовенством. Собирала регулярно у себя на квартире антисоветски настроенных лиц, в том числе членов к.р. организаций и мистико-спиритуалистических групп черно-масонского направления.

На следствии виновной себя не признала, изобличена показаниями других обвиняемых. Постановлением Выездной сессии ОГПУ в ЛВО от 17́/́VI 32 г. приговорена к высылке в Казахстан на 3 г., считая срок с 20́/́III 1932 г.

Приложение: переписка на 3 листах. (переписка отсутствует. — Авт. ).

Пом. нач. СПО ОГПУ Андреева

Оперуполномоченный Я. Зорин

Никаких сведений, ничего, кроме этой справки и упоминания в обвинительном заключении по «Делу о контрреволюционной организации фашистских молодежных кружков и антисоветских литературных салонов», о человеке по имени Элеонора Иосифовна Петкевич-Пильц нам найти не удалось.

Неутомимый следователь Алексей Владимирович Бузников заслуживает особого разговора. Производительность его ужасающего труда была колоссальна. За четыре с небольшим года он провел несколько громких дел с огромным количеством арестованных, многие из которых были людьми авторитетными и известными. Но это не смущало его. Он горячо брался за каждое новое дело.

С конца 1931 года по март 1932-го он занимался обэриутами, лично допрашивал Даниила Хармса. Он вынудил напуганного Ираклия Андронникова написать показания, в которых были «изобличены» его товарищи: «Антисоветская группа детских писателей… которая сознательно стремилась различными обходными путями протащить антисоветские идеи в детскую литературу, используя для этого детский сектор Леногиза».

Еще не было закончено дело обэриутов, а уже на подходе возникло «Дело фашистских кружков и литературных салонов». 10 марта 1932 года уполномоченный А.В. Бузников снимал с гражданина Михаила Дмитриевича Бронникова первый допрос.

В мае, когда писалось обвинительное заключение по этому огромному делу, Бузников уже вовсю работал над делом писателя-народника, близкого друга Блока и Белого Иванова-Разумника, который потом в своих мемуарных записках вспоминал:

«Особоуполномоченный секретно-политического отдела Бузников и следователь Лазарь Коган — молодые люди, которым в совокупности вряд ли больше лет, чем мне (Иванову-Разумнику было в это время пятьдесят пять лет. — Авт. ). Они вполне корректны и вежливы (бывает при допросах и диаметрально противоположное обращение), вполне осведомлены в своей специальности — программах разных партий, оттенках политических разногласий; гораздо менее знакомы с историей мысли — оба твердо убеждены, что Чернышевский был “марксист”; наконец — совсем беспомощны в вопросах философских, о которых, однако, пробовали говорить со мной в эту ночь. Вопросы были наивны, что возбуждало лишь улыбку. Так, например, один из следователей спросил меня — разделяю ли я “философское учение”, изложенное в Х томе собраний сочинений Ленина? А на мой отрицательный ответ — сделал заключение: “Значит, вы — идеалист, а не материалист?” Когда же я ответил, что я — не метафизик, а материализм и идеализм одинаково метафизические течения, то этот элементарный ответ оказался для обоих следователей настолько непонятным, что впредь они уже не возобновляли бесед со мной на подобные темы» [206].

Уже немолодого Иванова-Разумника, сидевшего еще в царских тюрьмах, арестовали среди ночи, застали его за писанием мемуаров, где он пытался осмыслить свое народническое прошлое. Его раздевают догола, фотографируют, кидают в переполненную камеру. И спустя несколько дней в наручниках приводят в кабинет. «Два следователя, Бузников и Лазарь Коган, — вспоминал Иванов-Разумник, — ждали меня в самой большой комнате из следовательских, в кабинете начальника ДПЗ, — вероятно, ради почета и “глубокого уважения”. Я имел удовольствие просидеть с ними в этой парадной комнате до пяти часов утра, после чего мог вернуться в свою камеру и заснуть на часок-другой до возгласа “Вставать!”. Особоуполномоченный Бузников, он же — следователь, производивший у меня обыск, надо полагать, прекрасно выспался днем; мне же пришлось проводить вторую бессонную ночь подряд. Тут я понял, почему все допросы ГПУ происходят по ночам: игра на утомлении и нервах допрашиваемых».

А дальше как по писаному. Промучив его еще третью ночь, они требуют от него написать заявление:

«Я, Иванов-Разумник, являюсь идейно-организационным центром народничества; вокруг меня за последние годы организационно группировались следующие правые и левые эсеры…» Дальше шел составленный следователями (за все время «допросов» они ни разу не предложили мне самому назвать какое-либо имя) список пяти-шести имен, весьма фантастически скомбинированных… Разумеется, следователи прекрасно знали, что никакой организации не было; однако — position oblige . Раз начальство велело, то найти необходимо» [207].