Владимир Коновалов - Схватка у Черного Моря

Полный разгул и разнузданный произвол власти, зверства и надругательства над населением, взяточничество, пьянство, растление — вот наиболее характерные черты аппарата белой власти.

Первый приказ, изданный белогвардейцами после занятия Одессы, гласил: «Домовые комиссары обязаны выдать немедленно всех коммунистов под страхом расстрела».

Затем приказы следовали один за другим:

«Все работавшие при советской власти и на ее службе должны явиться на регистрацию. О каждом будет произведено расследование».

«Всякие собрания безусловно запрещаются».

«Оружие сдать в управление коменданта города, за невыполнение — расстрел на месте без суда».

«Всякие попытки враждебной агитации и волнений будут подавлены беспощадно и все виновные в них понесут суровые наказания как враги родины».

В первые дни господства деникинцев в Одессе было расстреляно три тысячи человек. Свыше полутора тысяч находилось в тюрьмах. Сотни арестованных оставались в помещениях контрразведок и государственной стражи. Но полковник Туган Барановский, выполнявший тогда обязанности начальника гарнизона, считал, что борьба с большевизмом в Одессе идет еще слабо. 30 августа он заявил для печати:

«Чистка Одессы еще не началась. Мы только приступаем к ней. И ликвидация недавнего прошлого еще потребует у местного командования много времени и энергии».

Это заявление вызвало сильное волнение среди населения города. Весь город знал об аресте многих лиц, не причастных к революционному движению, и никогда не служивших в советских организациях. Подверглось аресту много членов профессиональных союзов, поддерживавших не большевиков, а меньшевиков. Бюро Временного Совета профсоюзов, у руководства которым находились меньшевики, направило к Туган Барановскому делегацию. Последняя убеждала начальника гарнизона сделать новое «успокоительное» заявление в печати, иначе в городе может стихийно вспыхнуть забастовка. Делегация упрашивала Туган Барановского внимательно относиться к арестам, имея в виду, что часто арестовываются лица «не большевистского толка». На просьбы делегатов-меньшевиков начальник гарнизона ответил:

— В Одессе остались все видные агенты Советской власти. В подполье ушли все идейные руководители и главари. При этих условиях о сокращении арестов говорить еще преждевременно. Чистка Одессы будет доведена до конца.

Туган Барановскому было разъяснено, что своим «чрезмерным усердием» он вызывает возмущение обывателя. Он получил директиву: «Ни в коем случае ненужными арестами не пугать популярных и деятельных работников-меньшевиков, так как их деятельность вносит значительное успокоение в массы» {30} 30 ЦГАОР СССР, ф. 1497, оп. 1, д. 1, л. 7. .

Из Одессы в ставку Деникина пошло донесение, в котором сообщалось, что Туган Барановский своим «прямолинейным поведением способствует охлаждению народа к Добрармии и возбуждает открытую враждебность к ней».

Вместо Туган Барановского начальником одесского гарнизона был назначен полковник Миглевский. Градоначальник барон Штемпель сделал в печати «миролюбивое» заявление: «Я полагаю, что с рабочими буду жить в мире и в ладу. Убежден, что рабочие образумились и что мираж, навеянный большевизмом, уже окончательно рассеялся».

Газеты сообщали, что теперь все дела об арестах будут проходить через военно-следственную комиссию. Но все оставалось по-прежнему. Аресты и расстрелы без суда и следствия продолжались. В тот вечер, когда в гостинице «Лондонская» артист Морфесси, под аккомпанемент рояля славил приехавшего в Одессу Деникина и пел романс «О нет, не забыть нам его. Повсюду царит его тень», офицеры на Пересыпи арестовали 16 человек, из них 8 человек расстреляли около пересыпского моста, даже не поинтересовавшись их фамилиями. В Молдаванском районе деникинцы арестовали шесть рабочих, четырех из них раздели донага, посадили в автомобиль и ночью привезли к моргу.

— Примите трупы, — сказал один контрразведчик вышедшему на стук служителю морга.

— Где они?— спросил служитель.

— Сейчас будут,— последовал ответ.

И тут же у морга их расстреляли.

На улицах, в парках, на берегу моря, в центре и на окраинах города валялись трупы расстрелянных, зарубленных и заколотых.

Достаточно было рабочему произвести плохое впечатление на офицера, агента контрразведывательного пункта, какого-нибудь чина государственной стражи, как судьба его была решена. Без допроса, следствия и суда такой «внутренний враг» днем или ночью подвергался аресту и на первом удобном месте расстреливался. Если же рабочий оказывался коммунистом, то его подвергали мучительным пыткам, подвешивали за волосы, запускали иглы под ногти, выкручивали руки, избивали резиновыми жгутами. Имущество арестованных отбиралось.

Сохранилось много документов, которые показывают, что опьяненные человеческой кровью, варвары расстреливали совершенно ни в чем не повинных людей, а нередко и тех, кто был у них на службе.

3 сентября во дворе дома № 4 на Торговой улице чины государственной стражи расстреляли трех неизвестных, тела их доставили в морг с сопроводительной бумагой, в которой сообщалось, что расстрелянные — большевистские агитаторы. В карманах одного из них служители морга обнаружили удостоверение, гласившее: «Дано сие удостоверение отцу диакону Павлову-Григорьеву в том, что политотдел штаба командующего войсками Добровольческой армии Одесского района признает его деятельность, направленную к умиротворению обострившихся политических страстей среди городского и сельского населения Украины и Бессарабии, для блага народа весьма плодотворной и полезной и просит все правительственные и общественные организации оказывать ему всяческое содействие и возможную помощь». Удостоверение было направлено с сопроводительной запиской градоначальнику барону Штемпелю, последний написал на удостоверении: «В дело, Покойному оно уже не требуется».

Жильцы дома № 25 по Ришельевской улице 28 августа писали коменданту города: «В нашем дворе три офицера застрелили Гавриила Артамоненко и его жену. На вопрос: за что он казнен, старший офицер ответил: «Это известный большевик, он еще весной прятал в этой квартире большевиков». Наш домовой комиссар сказал, что Артамоненко — новый жилец, он неделю как переехал к нам, но тот же офицер заявил: «Ничего, что новый, важно, чтобы все знали, что мы беспощадно искореняем большевизм».

В письме Одесской городской управы на имя градоначальника Штемпеля 5 (18) сентября сообщается: «Среди расстрелянных находится владелец меховой лавки А. Юффе. Его расстреляли за сходство фамилии с фамилией известного большевика Иоффе [10] А. А. Иоффе — в то время народный комиссар социалистической инспекции УССР. . В присутствии большой толпы, хорошо знавшей степенного владельца торгового предприятия, оный громогласно кричал, что он «не Иоффе, а Юффе».