Владимир Коновалов - Схватка у Черного Моря

— Это надо сделать не нам самолично, а при участии представителей Центропрофа.

Соглашатели для формы поначалу выступали против снижения ставок, потом заявили, что они оставляют этот вопрос «открытым», предоставив его на решение правления «Проюга». Меньшевики боялись, что проголосовав за снижение заработной платы, они полностью разоблачили бы себя в глазах и той части рабочих, которая еще шла за ними.

На следующий день после заседания «Проюга» и Совпрофа было проведено снижение и без того низких ставок. Цены на хлеб резко подскочили вверх. Многие семьи рабочих остались без продуктов питания — не хватало денег на их покупку.

Политические мотивы выдвигались белогвардейскими властями на каждом шагу. Когда было объявлено о закрытии профсоюза водного транспорта, делегация союза явилась к градоначальнику барону Штемпелю для выявления причин запрещения союза. Градоначальник заявил: «Союз водного транспорта закрыт по распоряжению центральных властей за активную поддержку моряками большевиков. Все вы помните эпоху «Алмаза» и как вели себя моряки при эвакуации французов из Одессы. Поэтому о разрешении союза не может быть и речи» [13] Об участии революционных моряков в борьбе за власть Советов в Одессе рассказывается в книге автора «Подвиг «Алмаза». .

Комментируя решение деникинских властей о запрещении профсоюза водного транспорта, подпольная газета «Одесский коммунист» писала:

«Закрытие союзов послужит открытием глаз тем товарищам морякам, которые на волнах всемирной социальной революции не видели, к какому берегу пристали. «Лево на борт, товарищи моряки, держите на красный маяк, и вы пристанете к красной пристани Советской социалистической республики» {31} 31 «Одесский коммунист», № 134—135, октябрь 1919 г. .

Белогвардейские власти закрывали не только профсоюзы. Все детские дома (приюты), богадельни (инвалидные дома) и другие благотворительные учреждения, которые при Советской власти содержались за счет государства, вынуждены были прекратить свое существование. Они получили официальное сообщение, что никаких ассигнований не будет.

Неслыханная безработица, снижение заработной платы, сокращение подвоза продуктов питания и безудержный рост цен на продовольствие привели к голодовке. Даже буржуазные газеты не могли скрыть голодания населения, от времени до времени они помещали такие сообщения:

«Добрые люди, спасите!

Семья рабочего консервной фабрики Ивана Волкова, состоящая из 8 душ, умирает от голода. Сам он — полуслепой, на искусственной ноге. Один сын — офицер, убит на войне, другой — на фронте, третий — в больнице. Трое малолетних детей — дома. Добрые люди, спасите! Адрес: Головковская, 13, кв. 15» {32} 32 «Одесский листок», 15 января 1920 г. .

Смертность в городе достигла необычных размеров. На кладбищах не успевали приготавливать могилы. Трупы по несколько дней не убирались с улиц и площадей. В городе свирепствовали эпидемии. Страшным бичом являлся сыпной тиф.

Чувствуя свой близкий конец, деникинцы ничем не гнушались.

В делах бывшего начальника гарнизона Одессы имеется много сообщений контрразведки о «неблаговидных» поступках различных лиц из аппарата деникинской власти. О содержании этих сообщений можно судить по таким эпизодам.

Штабс-капитан Быков служил в роте при контрразведывательном пункте. Узнав, что арестован некто Михаил Зиман, Быков отправился к его отцу, и договорился, что за две тысячи рублей выпустит его. Получив деньги, Быков не только не выполнил своего обещания, но еще арестовал отца Зимана, обвинив его в клевете на работников контрразведки.

По Преображенской улице шел прилично одетый господин. К нему подошел поручик Ольгин и предложил следовать с ним в управление уголовного розыска. Здесь произошла беседа:

— Родственники есть в городе?

— Есть.

— Сходите и предупредите их, что на несколько дней вас задержат у нас.

— За что же? В чем моя вина?

— Когда возвратитесь, сообщим. А часы, они, кажется, золотые у вас, оставьте в залог, а то чего доброго бес попутает и не вернетесь.

Задержанный отдает часы и уходит, довольный тем, что так легко отделался.

Профессор Е. Н. Щепкин остался в Одессе. Первые две недели сидел дома, а как только вышел из квартиры, был арестован и приведен в контрразведывательный пункт. Допросили, написали ордер для отправки в тюрьму. Потом к нему подходит какой-то офицер.

— Есть что-нибудь у вас?

Думая, что речь идет об оружии, Щепкин ответил:

— Оружия у меня нет.

— Да не оружия, деньги, ценности у вас есть?— повторил офицер раздраженно.

— Есть только крестик золотой,— ответил профессор.

Офицера передернуло, забрав крестик, он с недовольным видом отошел.

— У меня есть еще бинокль,— сказал профессор.

— Отдайте, зачем он вам, вы ведь арестованы.

Взял и бинокль. Почти четыре месяца Щепкин просидел в тюрьме. Только наступление Красной Армии спасло его от неминуемого расстрела.

В ночь на 27 августа поручик К. Т. Васильев и дворянин Г. П. Довят, служивший при штабе Шиллинга, применили оружие, ограбили квартиру Тарнопольского по Французскому бульвару, дом 52. Продав спекулянтам похищенные вещи, они кутили в ресторане и не стесняясь рассказывали своим собутыльникам, каким путем добыли деньги.

Корнет Ожаровский служил в контрразведывательном управлении. Он наблюдал, как его начальство за счет взяток вело разгульный образ жизни. Скромная же должность не приносила ему ощутимых доходов. Тогда Ожаровский вступил в сговор с тремя офицерами из караульной команды при штабе начальника гарнизона и открыл в Одесском порту «свой» контрразведывательный пункт с единственной целью брать взятки. Прошло два месяца, пока власти установили, что пункт Ожаровского является фиктивной организацией.

В 1924 году были опубликованы воспоминания генерала Слащева, ближайшего сослуживца генерал-лейтенанта Шиллинга. Слащев сообщает, что взятки в Одессе брал сам Шиллинг, он награбил много бриллиантов и других ценностей, которые были спрятаны в гостиной под паркетом.

В записках начальника одной из контрразведок находим откровенные признания:

«Добровольцы пришли в Одессу не с пальмовой ветвью, а с ненавистью, с жаждой мести и крови. Каждый офицер считал себя вправе арестовать кого хотел и расправиться с ним по своему усмотрению. По сведениям начальника тюрьмы, за контрразведкой числилось 1800 человек политзаключенных, на большинство из них не было никаких сведений... Допрос шел днем и ночью. У каждого следователя было не меньше трехсот дел... Зарплату работникам контрразведки не платили, поэтому официально временно разрешалось пользоваться деньгами арестованных. Были фиктивные аресты с целью грабежа».