Владимир Коновалов - Схватка у Черного Моря

Через три дня после распространения листовок с предупреждением деникинским палачам, 17 декабря, на углу Успенской и Маразлиевской по постановлению Одесского военно-повстанческого штаба подпольщик Семен Святский расстрелял генерала Кононовича. Некоторое время спустя боевая организация военно-революционного штаба расстреляла еще 7 активных деятелей контрразведки. Причем эта операция была осуществлена в течение одной недели. Такая же участь постигла еще двух агентов уголовного розыска, истязавших арестованных рабочих. Один из них был убит на Госпитальной улице, а второй — на Пересыпи.

Переполошились сиятельные и превосходительные палачи. Высшие чины контрразведывательного управления и уголовного розыска перестали появляться на улицах города. Дача Сухомлинова на Лидерсовском бульваре, которую занимал под свой штаб главноначальствующий и командующий войсками области Новороссийской генерал-лейтенант Шиллинг, была огорожена высоким каменным забором и обнесена колючей проволокой. Начальник Одесского контрразведывательного пункта, старший советник Бусло «заболел» и сдал свои дела коллежскому советнику Огневичу. Оба помощника начальника контрразведывательного управления при штабе Шиллинга ротмистр Кирпотенко и подполковник Коровин отпросились в отпуск. Полковник Стессель, назначенный Шиллингом начальником внутренней обороны города и порта Одессы для «предупреждения и пресечения вооруженных выступлений», начал свою деятельность не с приказа, как обычно, а со статьи в «Одесском листке», которую закончил словами: «Низкий поклон беднейшему населению Одессы».

Арест А. В. Хворостина и группы его разведчиков не затронул других работников военно-революционного штаба. Ни он, ни его товарищи, мужественно перенося все истязания, не выдали ни одного человека. Контора «Русь» продолжала выполнять свои функции. Владелец конторы Тонский (Лазарев) написал Шиллингу письмо, в котором сообщал, что «агент конторы г-н Хворостин, принадлежа к умеренной партии народных социалистов, не мог быть одновременно и большевиком, что его арест, очевидно, является ошибкой». «Тонский» просил произвести тщательное расследование дела Хворостина. На имя градоначальника барона Штемпеля поступили от рабочих протесты против пыток, которым подвергся Хворостин. Газеты сообщили, что власти ведут расследование его дела, а чины уголовного розыска, применявшие пытки, будут привлечены к ответственности. Но это была очередная отписка. Сообщение о расследовании дела Хворостина было опубликовано после того, как он был расстрелян.

Военно-революционный штаб после ареста Хворостина сосредоточил свою деятельность на руководстве повстанческим движением. Этого требовала обстановка на фронтах. Красная Армия, освобождая Донецкий бассейн, все ближе и ближе приближалась к Черному морю.

К этому времени восставшие крестьяне Херсонского, Александрийского и Елисаветградского уездов расправлялись с белогвардейскими ставленниками и изгнали из имений возвратившихся помещиков. Лазарева осаждали с просьбами о присылке оружия, патронов. С такими же просьбами обращались командиры партизанских отрядов Иван Пантелеев и Николай Яковлев, действовавших около Николаева. Работники штаба Ингулов, Арнаутов, Ачкасов, Святский, Логгинов и Тарский в губкоме целыми днями были заняты на изыскании и отправке партизанским отрядам оружия и боеприпасов, инструктировали и отправляли в уезды военных работников, политических комиссаров, принимали представителей из воинских частей. Во многих частях существовали революционные группы. В Одесском пехотном батальоне, в I уланском Петроградском полку, в I Одесском отряде броневых машин и на Одесском бронепоезде № 1 были созданы коммунистические ячейки. Они тоже требовали к себе много внимания, нуждались в помощи. При приближении Красной Армии эти части должны были или перейти на сторону Советов или сложить оружие и сдаться в плен.

В середине декабря штаб приступил к разработке плана восстания в Вознесенском районе. Вознесенские крестьяне уже давно стихийно поднимались против деникинской диктатуры, у них было припрятано оружие. Требовались только работники, способные возглавить выступление. В Одессе в это время находилась группа работников из Херсона, в своем городе они уже не могли оставаться. В их составе был опытный подпольщик, комиссар Херсонского порта коммунист Василий Петренко. Ему и поручалось руководство повстанческим движением в Вознесенске. В помощь ему Ингулов подобрал еще Бориса Михайловича (Туровского), Михаила Пельцмана, Льва Спивака и других. В основном весь будущий Вознесенский штаб состоял из херсонских молодых работников, комсомольцев.

Лазарев, просматривая состав подпольщиков для Вознесенска, выразил сомнение, смогут ли они выполнить порученное задание. Он спросил Ингулова:

— Знаете ли вы людей, которых туда посылаете?

— Их знает партия,— ответил Ингулов.

— Важный район,— заметил Лазарев,— надо послать людей, безусловно, верных.

Лазарев как будто чувствовал, что с «Вознесенским штабом» случится несчастье. Один подпольщик отправился на постоялый двор нанять подводу для поездки в Вознесенск. Не будучи знаком с правилами конспирации, он вел себя неосторожно. Он не заметил, что попал в поле зрения агента контрразведки. Договорившись о подводе, он встретился с двумя своими товарищами. Теперь уже контрразведка установила наблюдение за тремя подпольщиками и арестовала их. Один из них, не выдержав пыток, сообщил адреса других херсонских работников. Начались аресты. Контрразведка напала на след Ингулова. На квартире его не было, но там находился член редколлегии «Одесского коммуниста» Сигизмунд Дуниковский (Лотов), он и был арестован. Хотя большинство арестованных являлись комсомольцами, контрразведка сообщила, что она арестовала руководящий состав одесской подпольной организации, сфабриковала так называемое «дело 17-ти».

Их судил военно-полевой суд. 4 января 1920 года 9 человек были приговорены к смертной казни, другие к каторжным работам.

Участница процесса «17» Раиса Ларина, которая из-за отсутствия улик была приговорена к 10 годам каторжных работ, рассказывает:

— Военно-полевой суд был назначен на 31 декабря. Сюда, в здание, где он заседал, и была доставлена вся наша группа в семнадцать человек.

Окруженные тесным кольцом конвоя, гордые сознанием, что идем на смерть во имя великой цели, мы подходили к зданию суда. Здание было оцеплено многочисленной охраной. У входа толпился народ, хотя о суде не давалось оповещения. Люди все прибывали. Пришли женщины, их голоса вливались в глухой рокот, которым была наполнена улица. В подъезде показался закутанный в бурку офицер. Он тихо подозвал начальника караула и что-то ему говорил, поводя рукой в сторону толпы. Конвой немедленно оттеснил толпу. И вот стоим мы, зажатые в узком коридоре, по бокам каждого стражники. Разговаривать воспрещено.