Владимир Коновалов - Схватка у Черного Моря

Почти ежедневно бывал в белогвардейских частях Филипп Александрович. Он работал очень смело. Всесторонне образованный, он прошел большую школу политической борьбы против самодержавия. Александрович беспрепятственно проходил в расположение воинских частей, умело завязывал беседы, а то устраивал и митинги. Его сильный, словно металлический голос, железная логика, яркие и убедительные факты покоряли слушателей, они неизбежно оказывались под его влиянием. Много раз Александровичу удавалось ускользнуть от контрразведчиков, но через пять дней после Октябрьского праздника он был вторично арестован.

Ф. Александрович

В контрразведке Филипп Александрович подвергся пыткам. Не добившись у него ни одного слова признания, деникинцы 14 ноября приговорили его к расстрелу, и в этот же день приговор был приведен в исполнение.

Сосед Александровича по камере рассказал о последнем его дне:

— Филипп Александрович любил играть в шахматы. Многих он обучил этой игре. Когда за ним пришли, он сидел за шахматной доской.

— Собирайся быстро,—торопил надзиратель.

— С вещами?

— Нет, скоро вернешься.

Александрович попросил товарища, игравшего с ним, не мешать фигур:

— Возвращусь, закончим партию.

Партия так и осталась неоконченной. Вечером Александровича не стало.

В письме, написанном перед расстрелом, он писал товарищам и своей матери:

— Сегодня, 1 ноября [43] По старому стилю, т.е. 14 ноября. , меня судил военный суд. Прошу Вас, дорогие и славные, не волноваться и не принимать близко с сердцу приговор... Умирают только раз. Вы знаете лучше, чем кто бы то ни был, что я никому зла не причинял, что всегда ценил человеческую жизнь и делал все возможное, чтобы спасти людей от смерти. Я спокойно приму смерть. Я знаю, что эта смерть тяжело отразится на вас. Но вот моя к вам последняя просьба. Дорогая мама, крепись. Ты кормилица маленьких детей, на тебя опирается все семейство. Ради детей своих маленьких умоляю тебя — не теряй присутствия духа. Пусть моя судьба не омрачает твоего сознания. Собери последние расшатанные силы свои и думай о тех детях, которые нуждаются в твоей помощи».

В ноябре и декабре агенты контрразведки в своих донесениях сообщали о многочисленных фактах, когда солдаты выступали против своих командиров. Агент из Бирзулы доносил: «Бирзульский гарнизон — не вполне надежная воинская часть. При выступлении местных большевиков она определенно займет благожелательную противнику позицию». Ананьевский агент писал: «Большевистская агитация в офицерской и солдатской среде продолжается. Меры, принятые к выяснению агитаторов, результатов не дали». Из Тирасполя сообщалось: «В местном гарнизоне были три случая выступления солдат против офицеров. Командование частей скрывает это». В декабре в Одессе было несколько случаев, когда солдаты отказывались выполнять приказания своих начальников. Одесская гауптвахта была битком набита заключенными военнослужащими по обвинению в «принадлежности к большевизму». В печать просочились сведения, что 80 заключенных бежали с гауптвахты.

26 декабря Шиллинг издал приказ, в котором было сказано: «Предписываю всем командирам частей, рот и эскадронов принять срочные меры к прекращению выступлений солдат против командного состава. Всякое такое выступление должно быть подавлено силой оружия, а зачинщики переданы суду, как противники власти. Командный состав, не заявивший о каждом таком выступлении, создающем панику в тылу и на фронте, также подлежит преданию военно-полевому суду» {70} 70 «Одесский коммунист», № 143, декабрь 1919 г. . Этот приказ в день его издания был получен областным военнореволюционным штабом и передан редакции «Одесского коммуниста» для опубликования. На следующий день свежеотпечатанный номер «Одесского коммуниста» с секретным приказом был положен на стол генерала Шиллинга. Очевидец рассказывал, что генерал в бешенстве так стучал кулаком по столу, что стекла в окнах дребезжали.

Партийная организация Одессы проводила и другую работу, ослаблявшую боеспособность белогвардейских войск. Выпускались листовки, воззвания. В большинстве случаев они писались от руки и вывешивались на стенах домов.

Белогвардейские плакаты, обращения и объявления комсомольцы срывали сразу, как только они появлялись. Комсомольцы знали, чем это им грозит. На всех видных местах города висел отпечатанный крупным шрифтом приказ № 6, подписанный начальником внутренней обороны полковником Стесселем:

«Всех, срывающих наши приказы и объявления, а также оклеивающих стены подпольными воззваниями, патрулям расстреливать на месте, не обременяя штаб перепиской».

Практиковалось также громкое чтение и комментирование деникинских приказов на городских улицах.

На углу улиц Греческой и Екатерининской возле рекламной тумбы собралась большая толпа. Молодой человек в студенческой фуражке читает вслух только что наклеенный приказ начальника гарнизона:

«В последнее время замечается нарушение дисциплины воинскими чинами, невыполнение приказов, уклонение от дежурств, оставление охраняемых постов и т.д.

Предупреждаю, что всех замеченных в неисправном несении службы, уклонении от дежурств и в других нарушениях воинской дисциплины буду высылать на фронт».

— Все ясно или нет? — спрашивает читающий. Раздаются голоса: «Не ясно, прочтите еще раз, только громче!»

И снова начинается чтение. Мимо проходит группа офицеров, судя по форме, прибывшие с фронта. Если бы не толпа, прошли бы мимо, а тут остановились, прислушиваются.

«...буду высылать на фронт!» — с ударением заканчивает чтение комсомолец.

Офицеры разгоняют толпу, сами читают приказ и начинают возмущаться:

— Что же это получается... Фронт, выходит, место ссылки?!

— Мы вроде штрафников?!

Три дня висел приказ, а потом спохватились и стали его заклеивать. А три дня возле тумб с приказами проходили громкие читки. Для этого городская комсомольская организация выделила чтецов.

Еще один приказ читали комсомольцы для широкой огласки. В нем говорилось о том, что все офицеры, служившие у Советской власти, должны быть освобождены из фронтовых и тыловых учреждений и отправлены на фронт. На этот раз приказ подписал сам главнокомандующий генерал Шиллинг. Генералу было невдомек, что такие приказы никак не укрепляли связи тыла и фронта, что они вызывали у фронтовиков враждебные чувства, неприязнь к тем, кто находился в тылу. Многие офицеры, прибыв в командировку или в отпуск в Одессу, не спешили вернуться в свои части. Они видели, какую вольготную жизнь ведут их тыловые коллеги, открыто высказывали свое недовольство.