Владимир Коновалов - Схватка у Черного Моря

Шиллинг знал, что генерал Маркс еще до революции был либерально настроен, восторженно воспринял Февральскую революцию, потом что-то неполадил с Румчеродом [47] Румчерод — Центральный Исполнительный Комитет Советов солдатских, матросских, рабочих и крестьянских депутатов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области, созданный в Одессе в мае 1917 г. До декабря 1917 г. руководство Румчеродом находилось в руках меньшевиков и эсеров, в декабре избран большевистский Румчерод. и уехал из Одессы. Но Шиллинг не знал, что генерал Н. А. Маркс на второй день после победы Октябрьской революции направил приветственную телеграмму В. И. Ленину и высказался за признание в Одессе и на территории Одесского округа власти Советского правительства. Тогда по требованию меньшевиков и эсеров из Румчерода Маркс был смещен с должности начальника штаба военного округа.

Теперь, выслушав предложение Шиллинга, Маркс сказал:

— Возвращаться к вам не буду. Свой путь я избрал еще в 1917 году. Трехцветное знамя уже не зовет вперед. Считайте сражение проигранным. Когда набегает волна, песчинке не удержаться. Против народной волны, поднявшейся в октябре 1917 года, не устоит ни Петлюра, ни Деникин, всех она сметет.

Огорошенный таким ответом Маркса, Шиллинг потерял хладнокровие и стал угрожать:

— Вы не думали, на что идете. Мы предлагаем вам должность, соответствующую генеральскому званию, а большевики заставят вас рыть окопы и траншеи.

Маркс с достоинством ответил:

— Когда молод был — сначала говорил, а потом думал. Теперь — прежде думаю. А что касается рытья окопов, то скажу: мозоли на руках не грязнят души.

Разве вы не видите, что «белое» движение превратилось в грязное? Барахтаться в этом омуте противоестественно и позорно для русских людей.

Шиллинг сказал Марксу, что он сообщит Деникину о его ответе. Через несколько дней генерал Маркс военным судом был разжалован в рядовые [48] Позже Н. А. Маркс стал красным профессором. Умер в 1921 году. .

— С большевиками мало бороться одним штыком, необходимо помимо оружия противопоставить ему идею, могучую и великую идею,— говорил лидер одесских кадетов Велихов 19 января на митинге, организованном общественным комитетом содействия «Добровольческой» армии.

Но никто не знал, где взять такую «великую и могучую» идею, чтобы противопоставить ее идее коммунизма. Такой идеи не было и не могло быть. И когда некоторые ораторы, в том числе Велихов, призывали одесских эсеров общими усилиями выработать «противо-большевистскую идею», то их лидер Кулябко-Корецкий, который еще в период англо-французской оккупации Одессы тоже «искал» такую идею, отвечал:

— Идеи с ходу не вырабатываются. Для этого требуется время. Борьба же с большевиками не терпит отлагательства. Если зовете нас бороться сообща, то отметите всю грязь, которая мешала нам до сих пор идти рука об руку со всеми антибольшевистскими силами.

На митинге выступил Шиллинг. Он снова говорил о том, что командование будет проявлять заботу о нуждах рабочих, об оздоровлении тыла.

— Тыл не является нашим врагом,— говорил Шиллинг.— Он только нравственно болен и психически нездоров. Симптомы этих болезней проявляются в равнодушном отношении к нуждам нашей геройской армии, в распространении за ее спиной всяких бабьих россказней и выдумки. Я недавно прочел, что Гинденбург как-то пророчески сказал: «победит тот, у кого крепче нервы». Наши нервы не выдержали и мы пали в 1917 году. Годом позже наступил черед самого Гинденбурга: английские нервы оказались крепче. Так и теперь: если у большевиков вместо нервов — веревки, то у нас должны быть стальные тросы. Рабочие должны помочь нам выковать такие могучие нервы, при их поддержке мы сможем оздоровить, вылечить наш тыл. А пока я вынужден признать, что тыл работает на Ленина. В этом наша трагедия.

Так говорил теперь не один командующий войсками. С тех пор, как Красная Армия стала изгонять белогвардейцев из захваченных ими территорий, газеты замелькали заголовками: «Тыл работает на Ленина — в этом трагедия Добророссии». Что же касается заигрывания деникинских властей с рабочими, то одесским пролетариям это было не ново. Они видели подобные попытки и со стороны Керенского, Петлюры, гетмана Скоропадского, немецких, английских и французских интервентов. Рабочий класс Одессы готовился к решающей схватке с диким белогвардейским зверем, цепкие когти которого уже были подрезаны.

Слабел и без войск оказывался Деникин. Красная Армия прижимала «белую» армию к морю, уничтожая ее живую силу. То, что двигалось летом от моря к центру России, ни в какое сравнение не шло с тем, что возвращалось назад к морю из центральных районов страны. В природе наступила зима с ее, на редкость для юга, сильными морозами, а деникинские войска на глазах таяли, словно снег под лучами знойного южного солнца. Отощавшие до основания, потрепанные дивизии и полки производили жалкое впечатление и взывали о помощи.

Все усилия штаба Шиллинга пополнить свои войска терпели неудачу. Мобилизации проваливались одна за другой. Деникин и его военный «министр», начальник военного отдела генерал Лукомский, не скупились на телеграммы Шиллингу с требованием не ослаблять усилий, направленных на пополнение войск. Телеграммы и приказы по этому вопросу поступали ежедневно. В январе их поток неожиданно прекратился. Потом пришел приказ Деникина. В нем говорилось о том, что «русские люди ушли с головой своей в личные дела», «забыли армию», что они «постыдно равнодушны» к армии, подрывают веру «в идею борьбы, в вождей», «сеют смуту» и т.д. Но самым примечательным в приказе была концовка. «Требую от одесского штаба,— писал Деникин,— реально посмотреть на вещи и сказать, чьими помощниками вы являетесь: моими или большевиков? Задумывались ли вы над тем, сколько оружия и снаряжения передали вы одесским большевикам?»

Деникин имел в виду то, что мобилизуемые по получении оружия и обмундирования расходились по домам, унося с собой все полученное. Надо было искать какой-нибудь выход.

Совет при главноначальствующем Новороссийской области 9 января обсуждал вопрос о привлечении интеллигенции к более тесному сотрудничеству с местными властями. Под сотрудничеством понималось как непосредственное вступление интеллигенции в ряды «Добровольческой» армии, так и усиленное влияние интеллигенции на народные массы в благожелательном для белогвардейцев духе. Общий вывод, к которому пришли участники заседания, был неутешительный: интеллигенция не умеет вести за собой массы.

Этот вывод был и лейтмотивом выступления градоначальника барона Штемпеля на митинге «трудовой интеллигенции», созванном местными властями в воскресенье, 19 января, в помещении Русско-азиатского банка. Штемпель призывал интеллигенцию отказаться от мысли, что большевики непобедимы, и с опереточным апломбом восклицал: «Я вас зову, идите на фронт! Тысяча людей, крепких духом, может изменить всю обстановку на фронте! Станьте этой тысячей, восславьте родину! Неужели вы и впредь будете массой безвольных интеллигентов, утративших не только чувство долга, но и инстинкт самосохранения!»