Николас Карр - Пустышка. Что Интернет делает с нашими мозгами

Некоторые мыслители приветствуют закат книги как явления и при­сущего ей буквального мышления. В своём недавнем обращении к группе учителей Марк Федерман, исследователь процессов образования из Универ­ситета Торонто, заявил, что грамотность в традиционном понимании «пред­ставляет собой лишь причудливое понятие, эстетическую форму, которая не имеет ничего общего с реальными вопросами и проблемами педагогики, подобно тому, как чтение стихов, хотя и не лишённое определённого смысла, более не является силой, структурирующей общество». Учителям и студен­там пришло время, сказал он, покинуть «линейный, иерархический мир книг» и войти в мир «повсеместного подключения к Сети и универсальной близо­сти» - мир, в котором «величайшие навыки» предполагают «распознавание смысла в постоянно изменяющемся контексте».

Клей Ширки, исследователь цифровых медиа из Нью-Йоркского универ­ситета, предложил в 2008 году в своём блоге не тратить время на оплакивание смерти углублённого чтения - на его взгляд, важность этого свойства всегда переоценивалась. «Никто не читает "Войну и мир", - писал он, упоминая эпос Толстого как квинтэссенцию высоких литературных достижений. -? Книга слишком длинна и недостаточно интересна». Люди всё чаще «считают, что священный труд Толстого на самом деле не настолько ценен, чтобы тратить время на его изучение». То же самое относится к циклу романов М. Пруста «В поисках утраченного времени» и других произведений, которые до недав­них времён считались, по меткому выражению Ширки, «чем-то очень важным по не совсем понятным причинам». Он считает, что «все эти годы мы впустую хвалили писателей» типа Толстого и Пруста. Наши прежние привычки, свя­занные с литературным мышлением, «были всего лишь побочным следствием жизни в условиях среды неполного доступа»29. Теперь, заключает Ширки, бла­годаря тому, что Сеть обеспечила нас полноценным «доступом», мы вполне можем отложить в сторону некоторые из наших устаревших привычек.

Конечно, такие высказывания слишком демонстративны для того, чтобы принимать их всерьёз. В сущности, они представляют собой ещё одно выра­жение экстравагантного позёрства, привычного для антиинтеллектуальной части учёного сообщества. Однако в данном случае возможно и другое объ­яснение. Федерман, Ширки и прочие их единомышленники могут служить примером постлитературного мышления, примером интеллектуалов, для которых основным источни­ком информации всегда был экран, а не страница. Как писал Альберто Мангуэль, «существует непрео­долимая пропасть между книгой, признанной классикой согласно устоявшейся традиции, и книгой (той же самой), которую мы считаем значимой вследствие наших собственных инстинктов, эмоций и пони­мания, - мы выстрадали её, насладились ею, совместили её содержимое с нашим собственным опытом и (невзирая на огромное количество людей, познакомившихся с нею до нас) стали, в сущности, её первыми читателями». Если вам не хватает времени, интереса или способностей для того, чтобы насладиться литературным произведением (или сделать его своим, в терми­нах Мангуэля), то, вне всякого сомнения, вы будете считать шедевр Толстого «слишком длинным и недостаточно интересным».

Было бы крайне заманчивым попросту игнорировать тех, кто считает цен­ность литературного мышления преувеличенной, однако, думая таким обра­зом, мы совершаем большую ошибку. Аргументация таких людей является важным показателем фундаментальных изменений, происходящих в отноше­нии общества к интеллектуальным достижениям. Их слова помогают многим людям оправдать это переключение - убедить себя в том, что блуждание по Сети представляет собой вполне допустимую, более того, лучшую альтерна­тиву углублённому чтению и другим формам спокойного и внимательного мышления. Утверждая, что книги стали чем-то архаичным и необязательным, Федерман и Ширки создают своего рода интеллектуальную защиту, помогаю­щую умным и развитым людям с большим комфортом впадать в состояние постоянной отвлечённости, присущее жизни в онлайне.

Наше стремление к быстрой калейдоскопической смене впечатлений возникло значительно раньше, чем была изобретена Всемирная паутина. Оно существовало и развивалось на протяжении многих десятилетий по мере того, как темпы нашей жизни и работы возрастали, а радио и телевидение постоянно снабжали нас всё увеличивающимся потоком программ, сообще­ний и рекламы. Интернет хотя и знаменует собой повсеместный и радикаль­ный отказ от традиционных медиа, олицетворяет развитие интеллектуальной и социальной тенденции, возникшей при появлении электрических медиа XX века и определявшей нашу жизнь и образ мышления уже на протяжении десятилетий. Отвлекающий элемент всегда присутствовал в нашей жизни, однако прежде у нас не было средства коммуникации, которое, подобно Сети, настолько сильно запрограммировано на рассеивание нашего внимания и которое столь настойчиво выполняет свою роль.

Дэвид Леви в книге «Прокручивая вперёд» описывает одну встречу, которая произошла в середине 1970-х годов в знаменитом исследователь­ском центре компании Xerox в Пало-Альто. Именно в то время инженеры и программисты, работавшие в научных лабораториях, создали множество вещей, ставших неотъемлемыми элементами наших персональных компью­теров. Группа известных компьютерных учёных была приглашена в центр для того, чтобы увидеть работу новой операционной системы, значительно упрощавшей процессы многозадачности. В отличие от традиционных опера­ционных систем, способных работать в единицу времени над одной задачей, новая система делила экран на несколько окон, в каждом из которых могла работать отдельная программа или демонстрировались не связанные между собой документы. Чтобы проиллюстрировать гибкость новой системы, пред­ставитель Xerox переключался из окна, в котором он писал программный код, в другое, где отображались пришедшие сообщения электронной почты. Он мог быстро прочитать сообщение, ответить на него, а затем перескочить обратно в окно программы и продолжить написание кода. Некоторые пред­ставители аудитории аплодировали новой системе. Они понимали, что она позволит людям использовать свои компьютеры более эффективно. Других же она отпугнула. «Скажите, какой может быть смысл в том, чтобы я прерывал свою работу по кодированию и отвлекался на чтение электронной почты?!»- гневно вопросил один из учёных.

В наши дни этот вопрос кажется странным. Оконный интерфейс стал привычным для всех типов компьютеров, а также других вычислительных устройств. В Сети можно увидеть, как в одном окне появляются другие, а в них - следующие. Мы уже не говорим о меню, помогающих нам при необ­ходимости открывать всё новые и новые окна. Многозадачность стала для большинства из нас вполне привычным делом. Нас немало напрягло бы воз­вращение к компьютерам, способным выполнять в единицу времени лишь одну программу или открывать лишь один файл. Тем не менее хотя этот вопрос и может показаться нам достаточно спорным, смысл его остаётся столь же важным, что и тридцать пять лет назад. По словам Леви, этот вопрос указывает на «конфликт между двумя различными способами работы и двумя различными видами понимания того, как технология должна помогать нам в нашей работе». В то время как исследователь из Xerox «был готов с удо­вольствием работать одновременно над разными вопросами», его скептиче­ски настроенный собеседник рассматривал свою работу как «упражнение, требующее уединения и концентрации на одной мысли». Принимая созна­тельные или бессознательные решения относительно того, каким образом нам следует пользоваться компьютерами, мы отказываемся от интеллекту­альной традиции уединения и концентрации, то есть от этики, дарованной нам книгами.