Юрий Власов - Женевский счет

Любовь, семья — это при известной обработке умов может предстать в совершенно ином виде. Самое важное — сомкнуть пропаганду и агитацию с тем темным, что дремлет в душе каждого (инстинкты). Он уже убедился: это вполне достижимо. Люди превращаются в то, что им назначают сильные. В этой работе все зависит от средств, которые вкладываются в газеты, книги, то есть обработку умов. Если у большевиков будут рычаги власти, они обратят все нужные средства — и люди стадно исполнят все то, что им вколачивается в сознание. Он, Ульянов-Ленин, уже убедился в неограниченной возможности управлять группами людей; теперь ему подчинится весь народ, а после — и народы всего мира. Надо лишь знать, на что взять людей. И они побегут. Стоит лишь крысолову заиграть в свою дуду…

Женщина должна беременеть и рожать, а государство возьмет на себя воспитание будущих воинов революции. Им подчинится мир. Общее — это и труд, и воспитание детей…

Я вовсе не исключаю подобный «заворот» в умственных построениях главного вождя. Это был античеловек. На все человеческое он взирал критически, с точки зрения разрушения и приспособления к выгодам своей борьбы. Все сложившееся исторически он готов был предать сожжению. И он в этом преуспел…

Однако Господь посмеялся над античеловеком. Он назначил ему жизнь, как и всем, — ничтожно малую крохотку. Ну что такое, в самом деле, 50-60-80 лет? В истории народов — даже не искорка. И все замыслы величайшего античеловека оказались обречены…

Но он преуспел в разрушении России. И люди ох как охотно пособляли ему! И никто не задумывался над простой истиной: новое способно произрасти лишь из старого, на жизни старого, впитав все производительное, плодоносящее и светлое. Органически следуя из старого (не погромом, не сечением клинка или топора), новое должно существовать в старом, пока старое, не отмерев постепенно, не превратится целиком в новое. Но это новое — продолжение старого.

Однако над Россией вознесся красный топор, а люди принялись с торопливостью напяливать на себя балахон палача. Пусть не весь народ, но в изрядном множестве сыны и дочери его.

«Мучительно тянет меня вон отсюда…»

В ноябре 1917 г. бывший прапорщик Крыленко, а теперь именем революции Верховный главнокомандующий объезжает фронты.

В Пятой армии он арестовывает командующего — генерал-лейтенанта Болдырева.

«В общей сложности мое заключение продолжалось около четырех с половиной месяцев, с середины ноября 1917 года, когда я занимал пост командующего Пятой армией, защищающей тогда Двинский район нашего фронта в мировой войне… У меня не осталось особенно мрачных воспоминаний о тюрьме. Даже знаменитый Трубецкой бастион Петропавловской крепости, о котором создавалось столько легенд, не показался таким страшным. После неимоверного напряжения, пережитого за четыре года войны… мой каземат (или «камера № 71») обеспечивал мне по крайней мере некоторый физический отдых… Режим не был суровым. Новая власть еще не успела осмотреться. Она переживала и внутренний, и внешний кризис. Немецкая лавина катилась к Петрограду, немцы захватили Псков, Нарву…

Суровый Октябрь принес бурю. Она сметала старые устои. Положение «ни мир, ни война» туманило умы. Призыв к великому будущему требовал разрушения того, что было. Оголенный классовый признак делил всех на «мы» и «они». Они — это только враги, не там, на Псковском и Нарвском фронтах, а в самом сердце страны, везде на ее необъятных просторах, среди пламени и дыма беспощадной Гражданской войны. Но и среди этих условий старая Россия не могла умереть мгновенно. Вздернутая на дыбы, она, по крайней мере в лице ее руководящих классов и большей части интеллигенции, была еще под обаянием лозунга «единой, великой, нераздельной», страдала за развал фронта, тревожилась вторжением немцев, негодовала на Брестский мир…

Казалось наконец, что неизбежным следствием германского поражения будет и неизбежная гибель большевизма…

Русская народническая интеллигенция никогда не была особенно действенной как масса. Заветы непротивления достаточно отравили и ее самосознание… (выделено мною. — Ю. В.).

Встреча с упорной энергией большевизма, где были и недавние союзники по борьбе с царизмом, поставила интеллигенцию в тупик…

Легкий налет демократизма, не успевший пустить глубоких корней после Февраля, с трудом скрывал истинную сущность настроений большинства военных группировок…

Лозунги, выдвинутые большевиками, имели огромное преимущество. Они были не только малоосязаемой абстрактной идеей, но имели и практический смысл. Эти лозунги были четко сформулированы и вели к определенным осязаемым результатам. «Грабь награбленное!», «Не хочешь войны — уходи с фронта!», «Власть твоя — ты хозяин положения!» и т. д. Ясно, кратко и вразумительно.

Это не то, что «единая, неделимая», «война до победного конца» и даже «вся власть Учредительному Собранию»…

Симпатии мои определенно были на стороне Волги и Сибири, куда в июле 1918 года я и отправился как делегат «Союза возрождения России» для участия в Государственном совещании по созданию единой объединяющей центральной власти…»

О настроениях Юга определенное представление дает письмо генерала Алексеева Брюсу Локкарту, написанное летом 1918 г.

«…Он заявлял, что скорей будет работать с Лениным и Троцким, чем с Савинковым или Керенским…»

Василию Георгиевичу с его эсеровскими настроениями на Юге делать было нечего.

И тут же по тексту воспоминаний следует любопытное замечание. Оказывается, английский дипломатический представитель (в общем-то, знаток России) видел лишь в Петре Струве («блестящий интеллигент») вождя России.

Но «вождь» почему-то на данную роль не подошел. Надо полагать, для России, помимо блестящей интеллигентности, необходимо обладать и кое-чем другим. У Ленина была страсть к социалистической России, которая должна выкроиться из его выкладок. Эту Россию диктатор любил до самопожертвования.

Но и одной пылкой страсти, помноженной на несгибаемую волю, однако, маловато. Керенский тоже страдал по России.

Россия подчиняется и уступает пылкой любви, железной воле и еще непреклонно твердой руке. Она согласна на казни и кровь, если эта десница соединяет Россию и кормит. Тогда царь уже не Иван Губитель, а Иван Грозный и Ленин — не палач, а благодетель.

Ленин и Сталин кровавы с головы до пят, но они вожди. У России свои исторические судьбы. Ее облик складывался в совершенно особых условиях. Это всегда надо иметь в виду, иначе не понять, что происходит в этой растянутой от Европы до самых глубин Азии стране.

Как принять Брестский мир?..

По условиям мира от России отторгались Польша, часть территории Лифляндии, вся Курляндия и часть Белоруссии. Россия соглашалась вывести войска из Эстляндии, Лифляндии и Украины, уступала Турции Карс, Ардаган и Батум на Кавказе и признавала украинское правительство Центральной рады, пользовавшееся поддержкой Германии. Правда, было достигнуто соглашение об отказе от репараций. В экономическом отношении договор означал потерю 27 % посевной площади, 26 % — населения и железных дорог и трех четвертей производства железа и стали…