Юрий Власов - Женевский счет

— Ну, заболтался я с вами, надо работать, — сказал Алексеев и пошел к себе…»

Однажды «старец» вызвал Жуковскую к себе на Гороховую.

«Распутин сам открыл мне дверь и прошел со мною в кабинет. В квартире было тихо — вероятно, из домашних никого не было. Я прошла к столу и встала так, что стол оказался между мной и дверью. Распутин медленно затворил дверь, и мне показалось, что при этом повернул ключ… Это лицо, искаженное ненавистью, и всклокоченная голова и борода, эти серые глаза с вздрагивающими бровями впоследствии долго преследовали меня, как кошмар. На нем была мятая дорогого светлого шелка рубаха без пояса и с расстегнутым воротом.

— Так ты знаешь, что из-за тебя, паскуда, наделали? Ты знаешь, как этот мерзостный директор свою Царицу обидел?! — вдруг закричал он. — Гадина ты этакая! Стоишь ты заботы такой!

В воздухе повисло разнузданное ругательство…

Вдруг я услышала хрип, вырвавшийся из сдавленного судорогой горла Распутина, и увидела, как он скрюченными, хищными руками впился в спинку высокого, тяжелого дубового обтянутого кожею кресла и, как перышко, поднял его в воздух. Я не помню, как мне удалось увернуться… Я это сделала бессознательно… помню только, что… раздался оглушительный треск…

Оглушенный треском, Распутин одно мгновение смотрел на свою работу…

Я… быстро его (маленький браунинг. — Ю. В.) выхватила и направила на Распутина. Как раз в то же время он поворачивался ко мне лицом. Раздался нечеловеческий крик, и Распутин, как мешок, свалился на пол.

— Ой! Ой! Не убей! Не согреши, подумай, вспомни дочку, вспомни малую свою, вспомни! Пропадешь, сироту оставишь, мужа погубишь! Оставь, оставь! Спрячь! Не пугай! Дочку вспомни, пожалей! — кричал он отрывистым, дрожащим голосом, который становился все выше и выше и в котором слышались слезы.

Он отворачивал лицо и гнулся к полу, как бы желая войти в него; руками он торопливо прикрывал части своего тела: то голову, то живот, то ниже…

Я не помню, как отперла дверь, помню только ясно, что я спиною вышла из кабинета, оставив Распутина… забивающегося под стол и закрывающегося своими пятернями…

Я медленно, и как ни в чем не бывало, сошла с лестницы и прошла мимо сыщиков (они охраняли Распутина. — Ю. В.), приветливо отвечая на их «до свидания»…»

Узнав из газет о гибели Распутина, Жуковская направила стопы на Гороховую. Там она узнала, кто убедил поехать Григория Ефимовича к Юсупову на Мойку. «Старца», безусловно, мучили предчувствия, и Юсупову он не доверял. Что называется, кожей воспринимал злой умысел красавца князя, породнившегося с царствующим домом.

«…Случилось это в доме того человека, с которым познакомила Распутина его ближайшая секретарша Муня [28] М. Е. Головина (Муня) — дочь Л. В. и Е. С. Головиных, секретарь Распутина. Секретарей было несколько: и Муня, и еще две молодые особы, и, конечно же, Манасевич-Мануйлов. Я упоминал об этом. , — вспоминала Жуковская. — Она же, как я слышала, уговорила «старца» ехать вечером на Мойку. «Старец» закочевряжился, желая показать этим, что никто ему не нужен и что плевать он хотел на всех, а Муня уговорила. И вот случилось то, что столько раз не удавалось…»

Сергей Дмитриевич Сазонов родился в 1860 г. — за год до отмены крепостного права и через четыре года после поражения в Крымской кампании, за которое Россия взяла реванш спустя 17 лет и плоды победы которой отнимет у России Великобритания с помощью Берлина, а точнее — Бисмарка.

Родители Сергея Дмитриевича — рязанские дворяне. Дипломатическую службу Сергей Дмитриевич начал 23 лет. С сентября 1910-го по июль 1916-го — министр иностранных дел, сменив изрядно прибаливающего Извольского. В ту пору Сергей Дмитриевич был близок к императору Николаю Второму.

По характеру действий и убеждениям Сазонов — русский патриот. Он являлся свидетелем и участником событий, которые роковым образом увлекли Россию в омут мировой войны. В некоторых событиях, имеющих чрезвычайное значение для России, решения принимали государь император и он, Сергей Дмитриевич Сазонов. Это делает его воспоминания исключительно ценными. Но и это не все: Сергей Дмитриевич, как и Извольский, являлся сподвижником Столыпина, а это целая эпоха в истории России! Расстояние того времени реформ и строительства новой России — какие-то годы, а значение — эпоха!

В годы Гражданской войны Сазонов представлял правительства адмирала Колчака и генерала Деникина на мирной конференции в Париже. Он прожил 67 лет и упокоился все в том же Париже в год выхода в свет своих воспоминаний — 25 декабря 1927 г.

О Родине он пишет с любовью:

«Монархическая Россия была страна не либеральная, но в ней полицейская опека носила характер добродушия, благодаря которому большинство пришлого населения легко с ней примирялось. Вообще в России всем, кто не подкапывался под ее устои, жилось настолько хорошо и привольно, и в этом единодушны бесчисленные иностранцы, жившие в ней, в том числе и наши друзья чехи, что отведавшие русского гостеприимства люди разных национальностей заявляли мне неоднократно о своем горячем желании вернуться в нее при первой возможности».

Русским было что защищать.

Могилевская ставка…

Для генералов и офицеров ставки не было отдельного жилого помещения. Лишь Алексеев, Пустовойтенко, Борисов, Носков и Щепетов размещались в самом помещении ставки. Остальные чины ставки проживали в реквизированных гостиницах или по частным квартирам.

«Город вообще обилен гостиницами, — писал Лемке, — и лучшие из них реквизированы. Так, «Франция» — под дворцовых чинов и приезжающих к царю лиц, «Бристоль» — под военных представителей союзников и лиц, около них находящихся, «Орловская», «Метрополь», «Тульская», «Петроградская», «Польская» и др. — под офицеров и генералов штаба…

Служебный день обычно начинается в десять часов утра, все же в сборе только к одиннадцати. Те, которые должны «поднимать карту» (то есть нанести на карту боевую обстановку на данный момент. — Ю. В.)…приходят к восьми утра… Служба никого, кроме Алексеева, не утомляет…

Царь очень внимательно относится к делу. Алексеев — человек очень прямой, глубоко честный, одаренный необыкновенной памятью… Алексеев и Пустовойтенко ничего не добиваются, ведут дело честно, не шумят, пыль в глаза никому не пускают, живут очень скромно. Собственно штаб, не по форме, а по существу, составляют: Алексеев, Пустовойтенко, генерал-майор Вячеслав Евстафиевич Борисов и Носков. Это — его душа, все остальные — или исполнители их воли и решений, или мебель…

Михаил Саввич живет в одной комнате, где стоят: походная кровать, какой-то убогий стол, три чемодана, повешен маленький рукомойник, вот и все. В соседней комнате его служебный кабинет, где тоже никакой обстановки; на столах разложена масса военных карт. При мне ему и Борисову денщик принес ужин: глиняная крынка с простоквашей и по кусочку черного хлеба…