Юрий Власов - Женевский счет

Он, Александр Колчак, должен прорваться на восток. Впереди — красный Иркутск. Усердием союзников любой другой путь уже невозможен. И для несведущего, малоопытного человека ясно, что это такое. Красный Иркутск со своим требованием выдать его — это даже больше нежели ловушка, это — плен. Что страшнее бессилия плена, глумления победителей?..

Но союзники… союзники дали обещание. Никто не посмеет (как не посмели здесь, в Нижнеудинске) сыграть в западню без их, союзнического, согласия. По всей Сибири пока их слово — закон. Во всяком случае, они хозяева в полосе железной дороги. Сдержат обещание — и за Иркутском избавление.

Он сознает свою ошибку: следовало соединиться с Каппелем. От станции Тайга это уж не столь дальний бросок. И уже никто тогда, никто не мог бы диктовать ему условия и предавать. Никто!

Впереди — красный Иркутск.

«Заблуждаюсь ли я? — пытает себя адмирал. Он старается встать на позицию понимания революции. — В общем, народ против нас. Против — это факт. Иначе не протискивался бы я в иркутский лаз, как крыса…»

Он долго распутывает доводы, оправдания, стараясь разглядеть за ними истину.

Адмирал спал два-три часа. Дни и ночи он бродил по отсекам, беседуя с офицерами, или пил. Адмирал ждет распоряжений. Союзники согласны провезти его через Иркутск лишь в обычном вагоне и без русской вооруженной охраны. Уже приходили чехи и провели подробную опись броневого состава.

Сознание не оставляют слова полковника Решетова: «Единственное, что нам принадлежит, — это смерть…»

Бессонница и непрестанное взбадривание выпивкой делают отдельные мысли прилипчивыми. Слишком…

Редело окружение адмирала, редела и команда бронепоезда, а с нею — и команды остальных составов. Офицеры переодевались, бежали. Теперь адмирал не осуждал их. Побег из плена — это долг, а не вина. А все они — пленники. Кто бы мог подумать, пленники своих же союзников!

Не спрашивая его дозволения, чехи вчера целиком сменили охрану на золотом составе. Теперь там поголовно легионеры.

«Что за игру затеяли союзники? — раздумывал адмирал. — В чем смысл происходящего? Кто я для них теперь?..»

Адмирал приготовился к переходу в обычный вагон, который, как его предупредили, будет прицеплен к чешскому военному эшелону. Сразу за его вагоном встанет вагон Виктора Николаевича Пепеляева.

У адмирала отсутствовало желание встречаться и беседовать со своим премьер-министром. Обычно они раскланивались и прогуливались каждый сам по себе.

После обеда адмирал собрал вещи. А что собирать? Три смены белья, бритвенные принадлежности, любимые «Протоколы сионских мудрецов». Все прочее же — бумаги…

Он перебирал письма: жены, Анны Тимиревой, фотографии; свои письма к Тимиревой, занесенные в тетради, — и долго не решался предать их огню.

Он сжег фотографии, письма жены и Тимиревой — и испытал боль. Господи!.. Потом взял себя в руки.

Свои письма к Тимиревой (тетради) не стал жечь. В них не столько своего, сколько память событий. Надо попытаться сохранить. Их после можно будет развернуть в документ времени. Он все-таки надеется на удачу. Какой смысл союзникам губить его?..

Адмирал уничтожил служебные документы, но самые важные не тронул. Он сложил их в портфель и вручил Трубчанинову. Он так и сказал ему:

— Я должен дать отчет в своих действиях будущей России — нет, не России красных. Провезти! Уничтожить только в крайнем случае. Это приказ.

Адмирал распорядился вычистить вторую смену обмундирования. И отправился в обход по теплушкам и боевым отсекам. Он намерен проститься со всеми, кто остался верен ему. Впрочем, почему ему? Делу, общему делу.

С ним поедет столько офицеров и близких людей, сколько возьмет вагон, — это передал из Иркутска генерал Жаннен. Личному конвою адмирала следовать с ним запрещено. Никакой охраны и оружия, даже пистолетов, — это условие союзников.

Сейчас он сделает все, чтобы отговорить кого бы то ни было сопровождать его. Он не может ручаться за безопасность этих людей, а в таком случае лучше не рисковать. Другое дело — он. У него выхода нет.

И адмирал поднялся: надо пройти бронепоезд от паровоза до последнего тамбура и каждому пожелать удачи. Имена почти всех в памяти.

Он распрямился, взглянул в зеркало — узкую полоску утолщенного стекла, зажатую так, чтобы не рассыпаться при залпах трехдюймовых пушек артиллерийских вагонов.

Даже недосыпания последних лет и почти сквозная бессонница последних месяцев не оказались в состоянии умерить смуглость адмирала. Он смугл и по-прежнему опрятен. Вот только френч несколько свободен, похудел адмирал — это заметно. Он улыбнулся, не раздвигая губ. Сжатый рот — это от необходимости прятать остатки зубов.

Он вспомнил, что ждет его, и вздернул подбородок. Этим жестом помимо желания дал понять себе, что не сломлен и по-прежнему готов к испытаниям.

Envers et contre tous…

Он нащупал платок с гильзой. Каждый раз при смене платка он наново завязывает ее в хитрое плетение морского узла.

— Слухи о моей кончине преждевременны, — бормотнул он и толкнул дверь.

Около 80 человек выразили готовность сопровождать бывшего Верховного Правителя. Он распорядился сдать оружие чехам, ведь ими обещана безопасность.

Он и эти 80 человек покидают бронепоезд и садятся в обычный вагон — предпоследний по ходу поезда. В теплушках более батальона чехословацких солдат — это охрана состава с русским золотом. Состав следует впритык за ними.

Вагон адмирала набит сверх всякой меры, впрочем, как и вагон Пепеляева. За несколько часов до отхода начальник эшелонов чешский майор Кровак доводит до сведения генерала Занкевича инструкцию штаба союзников:

— вагон с адмиралом находится под охраной союзных войск;

— у чехов приказ конвоировать адмирала до Иркутска;

— в Иркутске адмирал будет передан высшему союзному командованию, то есть генералу Жаннену;

— на вагоне адмирала приказано поднять флаги союзных держав.

Действительно, вагон адмирала разукрашивают флагами союзных держав.

Ярмарочная картинка.

Около семи дней пробиваются составы до Иркутска. На всех узловых станциях толпы народа требуют выдачи Колчака. Но чехословакам как хозяевам положения в полосе железной дороги ничего не стоит держать их на почтительном удалении. Впрочем, похоже, поступают они так прежде всего в интересах сохранности золотого состава. Теперь как бы само золото охраняет бывшего Верховного Правителя.

На подходе к Иркутску чешский комендант обоих составов майор Кровак предупреждает некоторых офицеров из свиты адмирала: надо бежать, пока обстановка не столь безнадежна. Неотлучно с адмиралом лишь его Трубчанинов и Анна Тимирева. Она стала его невенчаной женой осенью восемнадцатого — без развода с прежней. В эти сумасшедшие годы все смешалось, и единственное, что осталось и существует вопреки всему, — любовь. И с тех пор Анна неразлучна с ним. Детей нет, да и разве можно их по такому времени…