Юрий Власов - Женевский счет

В открытую против секретаря губкома и Москвы не попрешь, зато в наличии эсеры из самых что ни на есть левых, да к тому же боевики. Эти после мятежа своей головки в Москве не перешли в большевистскую веру, паслись покуда на вольных хлебах, но как бы имели перед революцией вину. Патушев устроил сборы: «Есть запрет секретаря губкома, запрет Москвы, а приконать брата царя — ну исторически необходимо!»

Боевики вмиг все оценили: им это в забаву. За полночь явились в гостиницу, где содержали брата царя, его секретаря Джонсона и шофера Борунова, — и увели всех, как было условлено с товарищем Патушевым. А там и к реке с этой надеждой контрреволюции… да, Каменка эта река. И разнесли дружным боевым залпом поганые головы. Тут же и спалили третьего, и последнего, сынка Александра Третьего. Чисто спалили — ни мосла, ни зубочка, ни даже пуговки. Ну не жуировал на этом свете высочественный Михаил Александрович.

И отлетела к Богу душа раба его Михаила 39 лет от роду. И воссоединятся там скоро с мужской частью родного семейства все три брата: Георгий, Михаил и Николай. Ибо воссоединение, по чекистско-партийному разумению, процедура исконно возвышенного свойства, небесная. И даже больше не процедура, а стихия из металла и огня.

В центре — недоумение. На проводе сам глава всероссийской чека.

— В чем дело, Патушев? Где Михаил?

А у Патушева все слова в сборе.

— Эсеры самовольничают, товарищ Дзержинский. Нет на них управы!

Доложил, а на душе горечь: кабы все царское племя приконать!

Однако не связывается, как ни берись. Ольга Александровна с Ксенией Александровной отбились от братьев, ну не по-родственному это — в Крыму. Там и Мария Федоровна — их законная датская мамаша. И дядя бывшего царя — длинный-предлинный Николай Николаевич тоже жрет крымские винограды. И другой дядя прорвался — Петр Николаевич. Ну не по-родственному это!..

Впрочем, кто знает, может, и дотянулся бы председатель пермской губчека с помощью тех же эсеров или анархистов из сочувствующих, да осваивали Таврию немцы. Выходила она им по Брестскому миру. А уж как немцы с музыкой и маршировкой ушли свою революцию обделывать, так погрузил английский флот разные там обглодки романовского рода и увез от греха подальше: как-никак близкая родня Их величества Георга Пятого.

Ради сохранения РКП(б) и ее власти над страной Ленин не то чтобы Крым уступил — а всю страну до Урала, а надо — и куда дальше попятился бы. Тут ничего от души, все принципы.

О национальной гордости великороссов…

Родная земля без власти РКП(б) — это уже не Отечество. Это производственная площадка капитализма, то бишь разного рода паразитов. Ее надо завоевывать. До покорения ее революциями это чужая территория, и добра ей не желай. Чем хуже ей, тем лучше нам, трусики-штанишки.

Здесь все понимание политики Ленина: выжить, устоять РКП(б), а цена значения не имеет. Потом пролетариат во главе с РКП(б) все поставит на место. Иначе как понять — за 38 дней до Октябрьской революции германский статс-секретарь ведомства иностранных дел Р. Кюльман отмечал в официальном документе:

«Большевистское движение никогда не смогло бы достигнуть того влияния, которое имеет сейчас, если бы не наша непрерывная поддержка».

Еще более определенно выскажется на этот счет командующий германским Восточным фронтом фельдмаршал Гофман. Он сравнит Ленина с теми смертоносными газами, которые впервые применили немцы.

Кто сомневается, прочтите воспоминания Гофмана. Они были изданы в Ленинграде осенью 1929 г. Сия книжица хранится в моей библиотеке. После многочисленных сжиганий, может, сохранилась еще у кого-нибудь? Вся их, большевиков, «правда» и возможна лишь на всеохватном запрете честного и свободного слова…

Не в счет миллионы жизней. Не в счет голод и неизбывная нужда — пусть лапти, недоед на все обозримое будущее, пусть болезни и ужас перед расправой каждого: зато у власти — РКП(б) и Ленин.

Пусть корячится и горит вся Россия — зато плоть ее, расплавляясь, заполнит свинцовые формы, заготовленные РКП(б). Мир и счастье народам!

Нет Отечества без РКП(б) — яд этот заливали строчками миллионов газет и книг, пока не отравили мозг, кровь, да и костную ткань, целого народа, пока не пошло на изворот сознание людей… Ну несмышленыши, слепыши мы без знания истории партии и «славных» дел Ленина. Ну чисто побирушки и нищие!

А уже кое-какие данные прикопил Патушев, мог бы и развернуть операцию. Все эти Романовы прохлаждались в Дюльбере. После ухода оккупационных войск поздней осенью 1918 г. за охрану Романовых отвечал матрос Заболотный, делами заправлял алупкинский комиссар Батюк — оба эсеры. Заболотный целиком находился под влиянием Батюка, а Батюк — своей жены.

Сам Батюк — из учителей, жена у него, сучка, льнет к умеренности, а тот, знамо, с ней. Дает, наверное, мужику исправно и с выдумкой. Сколько ж таких мужиков: через бабью сиську глядят на мир.

Имение Дюльбер являлось собственностью великого князя Петра Николаевича; оно, разумеется, и поныне там, между Ялтой и Алупкой, под боком у Мисхора. Патушев слыхивал: мол, самое место здоровье поправлять и баб насаливать. Вина — залейся! Да выщелкай контру и весь классово чуждый элемент — и люби, рожай детей: твоя земля, трудовой люд!

Весной 1919 г. в Крым ворвались отряды Махно и Дыбенко. Численно слабые добровольческие части попятились к Керчи, имея в тылу Кубань. Срочная эвакуация Романовых стала неизбежной. Поглядывал Патушев на карту и серчал: не достать. Правда, и Пермь уже была сдана Колчаку.

Обидно Патушеву: ведь хана мировому капиталу, вон по Уралу всех Романовых пустили в распыл, а эти уходят (но это будет еще впереди)…

О Крыме тех месяцев упоминает в воспоминаниях Петр Николаевич Врангель:

«После тревожной, нервной жизни в ставке, я поражен был найти в Крыму совершенно иную, мирную и, так сказать, глубоко провинциальную обстановку.

Еще с первых дней смуты сюда бежало из Петербурга, Москвы и Киева громадное число семейств. Люди в большинстве случаев богатые и независимые, не связанные службой или покинувшие ее, и в большинстве случаев столь далекие от политической борьбы и тревожных переживаний большинства крупных центров России. В окрестностях Ялты проживала после переворота и большая часть Членов Императорской Семьи… Многие старались перенести сюда привычный уклад петербургской жизни.

Грозную действительность напоминали лишь известия, довольно неаккуратно приходившие с почтой. Через несколько дней после приезда я узнал из газет о трагической гибели генерала Духонина и бегстве Быховских узников…»

«Террор — это средство убеждения» — вот такую сабельно-пулевую мудрость исторгнул Ленин, его мозг, что уже более полувека хранится в сверхсекретной лаборатории и с благоговением изучается срез за срезом. Неповторимо огромный человек — надо срезать (и как можно тоньше для тонкости опыта) и выщупывать самыми совершенными микроскопами. Иначе и не понять, как могла народиться подобная глыба ума. Все десятилетия размышлений над книгами и историей человечества отлил в данной краткой фразе. Начертал буква за буквой (а писал бойко, размашисто — дай Бог угнаться за мыслью) — и свел скулы в металл. И глаза сузил в щелки — имел этот великий человек обыкновение щуриться.