Константин Михаленко - Небо стоит верности

Говорят, первые шаги человека в каком-то деле предопределяют всю его дальнейшую судьбу.

Мой первый полет нельзя отнести к такому важному моменту. Испытать мамин зонтик надоумили меня виденные накануне прыжки с парашютом. Полет закончился неудачно. Зонт вывернулся, едва мои ноги отделились от крыши. И я шлепнулся в заросли крапивы. А дома меня наказали. Но неудачный полет вызвал только прилив энергии, и, стоя в углу, я обдумывал план очередного прыжка.

Назавтра меня отвели в школу, и новые впечатления отодвинули планы освоения неба. К ним я вернулся случайно. Это было в восьмом классе. На бывшей Троицкой церкви появилась волнующая надпись: «Гомельский аэроклуб ОСОАВИАХИМА». Я закончил аэроклуб одновременно с десятым классом школы, однако тогда не стал летчиком. Выполняя желание матери, я поступил в Минский медицинский институт.

Может быть, я и стал бы неплохим врачом, но однажды меня вызвали в ЦК комсомола Белоруссии:

— Стране нужны летчики!

Так я стал курсантом Харьковского военного авиационного училища.

Началась война. Первые боевые вылеты, первые успехи, неудачи и разочарования. Через два года меня уже называют в эскадрилье «стариком». Не за раннюю седину, не за возраст, а за опыт. Казалось, можно считать себя настоящим летчиком?

Закончилась война. Я стал пилотом гражданской авиации. И в первом же полете понял, что все надо начинать сначала, надо учиться, благо было у кого. Рядом работали прославленные асы полярной авиации, имена которых мне были знакомы еще в юности. Герои Советского Союза В. Н. Задков, И. П. Мазурук, И. И. Черевичный, Герой Социалистического Труда Н. В. Зубов, О. А. Куксин, А. И. Мохов, Б. С. Осипов и многие другие служили образцом, примером для подражания. Они терпеливо открывали передо мной новые и новые страницы неизведанного, приобщая к умению и мастерству. Прошло немало лет, прежде чем я позволил себе считаться полярным летчиком.

А как же зонтик, который так и не стал парашютом? Судите сами. Стремление познать неведомое, рожденная с детства любовь к самолетам, к воздуху, чувство бескорыстной дружбы к моим товарищам, добрым и сильным, к неисправимым романтикам, определили выбор профессии, о которой я никогда не жалел.

Давно меня волновал вопрос: почему при большой сравнительно текучести летных кадров в полярной авиации те, первые, остались преданными ей до конца?

Почему В. И. Аккуратов, А. Д. Алексеев, Н. М. Жуков, А. И. Зайцев, М. И. Козлов, В. П. Падалко, М. И. Шевелев и многие другие, испытав невероятные трудности первооткрывателей, все же навсегда связали свою судьбу с полярной авиацией? Что ими руководило в этом выборе? И, лишь узнав Арктику, увидев ее людей, поняв их, мне кажется, я нашел ответ.

В чем же они находили романтику? В необыкновенных приключениях, в страшном риске и подвигах? Оказывается, нет. В работе. В простой, ежедневной, тяжелой, может быть, скучной, но необходимой вчера, сегодня, завтра и через годы. В этой работе был и риск, сами собой вершились подвиги, но они, мои товарищи, до сих пор избегают этого слова и говорят только о работе.

И если юный читатель найдет в этой книге героев, достойных уважения, если он изберет профессию авиатора и навсегда свяжет свою судьбу с небом, я буду счастлив. Небо стоит верности.

Занятия в восьмом классе школы совпали с первыми уроками в планерной школе аэроклуба. Года за два до этого мы вдвоем с приятелем Мишей Толкачевым, переполненные гордостью, тащили в школу сделанную нами модель самолета «Максим Горький», по тем временам машины высшего класса. Неподалеку от школы нас остановили два военных летчика. Они с любопытством осмотрели модель, похвалили нас, и тут же один из них спросил:

— Как, хлопцы, наверное, мечтаете стать летчиками?

Что за вопрос! Кто из мальчишек не мечтает стать летчиком! Но тут судьба преподнесла мне первый удар. Тот же летчик продолжал:

— Вот этого (кивок головы в сторону Миши) хоть сейчас в авиацию. А ты (это мне) слабоват. Фигура не та. Не подходишь, брат, для летчика.

И я начал заниматься спортом. Плавание, лыжи, футбол, гимнастика и бокс — все это предпосылка к старту в авиацию.

А когда я поступал в планерную школу, никто не заинтересовался моим возрастом. Солгать, сказать, что мне восемнадцать, как того требовали условия приема, я бы не смог, но, по-видимому, никто не мог предположить, что мне только пятнадцать: фигура уже была «та».

Весна 1936 года наступила в Белоруссии необычно рано. Жара, установившаяся в середине апреля, продолжалась все лето. Мы уже окончили теоретическую подготовку, изучили планер и сами собрали две чудесные зеленые птицы, готовые вот-вот подняться в небо. Все наши мечты там — в небе! Но инструктор-планерист Якубович даже не подпускает нас к «ангару» — так мы называем сарай, где хранятся планеры.

— Не, хлопцы, сдадите экзамены — тогда и полеты. От так, хлопцы!

Ничего не поделаешь. Сдаем экзамены. Русский и белорусский, конструкция планера, тригонометрия и теория полета, химия и штурманская подготовка. А экзамены за восьмой класс надо сдавать не ниже чем на «хорошо». Таково условие начальника планерной школы. Иначе нам не подняться в небо.

Наконец экзамены позади.

Далеко за городом, возле совхоза «Прудок», — пологие холмы пустыря. Тут наш аэродром. Внизу, у подножия холмов, извилистая, широкая пойма Сожа. Но мы стараемся не глядеть в сторону реки. Пусть себе плещет прохладными волнами. Пусть! Руки на резиновом жгуте амортизатора, под ногами кустики чахлой полыни и пыль. Пыль кругом.

— На амортизаторе!

— Есть!

— Шагами!.. Растягивай!

Пот смешивается с пылью, запах резины — с горечью полыни.

— Раз! — старшина группы отсчитывает десятки шагов. — Два! Три! Четыре! Пять!

Амортизатор натягивается, кажется, до предела, каждый шаг вперед уже дается с трудом.

— Старт!

Щелчок крюка-тормоза — и легкое шуршание крыльев, планер устремляется в воздух. Вот он набирает высоту, разворачивается к склонам холмов и, подхваченный восходящими потоками воздуха, поднимается выше и выше. У-ох! Какое счастье парить птицей в воздухе!

Но голос Якубовича обрывает мои мечты:

— Эй! На амортизаторе!

— Есть!

— Шагами! Растягивай!

Из-за школьных экзаменов наша учебная группа несколько отстала от других, в которых обучаются заводские ребята. Поэтому Якубович и определил нас на амортизатор. Лишь к вечеру, когда закончат полеты курсанты других групп, настанет наша очередь залезть в кабину. Но планер (с такой маленькой растяжки) не взлетит, он только пробежит неуклюже сорок — пятьдесят метров, закачается в клубах пыли и, безжизненный, опустится на крыло. Это упражнение называется пробежкой — последнее упражнение перед настоящим стартом.