Ярослав Соколов - Вызов принят. Невероятные истории спасения, рассказанные российскими врачами

«Понимание того, как следует эффективно оказывать экстренную помощь, пришло с годами, – рассказывает психолог Татьяна Самохина. – Пришлось несколько раз серьёзно обжечься, прежде чем выработались чёткие внутренние установки. Я поняла, что нельзя быть навязчивым, человек должен сам прожить свалившееся на него горе и справиться со своей реакцией на него, преодолеть стресс. Только его собственный опыт сможет мобилизовать ресурсы организма. Но вместе с тем, конечно же, от специалистов требуется чуткая поддержка и сопровождение, чтобы у человека не возникло ощущения, что он остался один на один со своим несчастьем.

Поддержка – это сострадание, участие и забота. Кто-то нуждается в медикаментозной помощи. Кому-то важнее просто побыть одному, самому постараться справиться с горем. Тот, кому действительно потребуется помощь, кто её будет готов принять, всегда так или иначе сможет о ней попросить. Мы никогда активно не навязываем свою помощь. Всегда важно уважать пострадавшего. Уважать и любить. Можно сказать, что всех, с кем я работала, я искренне любила. Это очень важное и, на мой взгляд, обязательное условие нашей работы. Я всегда любила и люблю то, что делаю, и я всегда с уважением относилась ко всем своим пациентам.

Часто даже не приходится специально ничего придумывать, чтобы завести беседу, пострадавшие сами предлагают темы для разговора. Если они уже внутренне готовы и хотят говорить, это сразу понимаешь. Обычно такие разговоры ведутся о погибшем, они способствуют снижению эмоционального напряжения и помогают в формировании «светлого образа погибшего». Это тоже важно для проживания естественной реакции горя от утраты близкого».

Существуют различные техники работы с пострадавшими, но на деле каждый специалист, приобретая обширный опыт, выстраивает собственную индивидуальную тактику. Здесь главное – научиться понимать человека, чувствовать его состояние и потребности в данный конкретный момент: нуждается ли он сейчас в твоей помощи или ему необходимо побыть наедине со своим горем.

«Со временем у меня тоже выработалась определённая схема работы: мы организуем всю структуру первоначальной помощи, а дальше просто наблюдаем. Существует такое понятие, как «активное наблюдение». Весь процесс происходит на профессионально-интуитивном уровне. Можно просто подойти к человеку и спросить, всё ли у него в порядке, нужна ли какая-либо помощь. По его реакции профессионал способен сделать целый ряд выводов о его внутреннем состоянии. Многое можно прочитать без слов, по мимике пациента, по той или иной форме напряжения его лица. Нужно лишь научиться внимательно смотреть. Порой хватает и того, что к человеку просто подошли и уделили внимание, дали какую-то таблетку, это уже само по себе помогает. Я часто работаю с обыкновенным глицином. В такой ситуации, в принципе, любая таблетка способна оказать целительное воздействие».

В РАБОТЕ ПСИХОЛОГА

В ЧРЕЗВЫЧАЙНЫХ СИТУАЦИЯХ

ГЛАВНОЕ ПРАВИЛО – НЕ НАВРЕДИ.

Свода правил нет, есть общий принцип – не навреди. Прежде всего, это профессиональная нейтральная позиция: «Я включен, но вместе с тем я отстранен». То есть, с одной стороны, это эмоциональная направленность на пострадавшего, сострадание к нему, понимание и уважение его чувств, готовность прийти на помощь, проявить заботу. А с другой – сохранение необходимой дистанции, безоценочность суждений, ровное отношение ко всем. Это позволяет сохранять профессионализм, необходимую чёткость в работе и внутреннюю безопасность.

«Ещё одно негласное правило при работе в зоне ЧС – опрятный и безупречный внешний вид. Это непременно. Какими бы ни были условия нашего пребывания в очаге, сколько бы часов мы ни работали (а порой это 48 часов без отдыха), мы всегда должны излучать спокойствие и уверенность. Врач в первую очередь должен вызывать доверие. Поэтому – никаких резких, провоцирующих, «крамольных» слов, опрятность и вежливость. Поэтому – спокойствие. И макияж».

К группе самого высокого риска относятся, прежде всего, прямые жертвы, те, кто подвергся физическому воздействию, угрожающему жизни. Их близкие, а также свидетели трагических событий тоже относятся к группе риска. Это и есть основной фронт работы психиатров в зоне бедствия. И, безусловно, в центре их внимания всегда находятся дети, так или иначе пострадавшие в ЧС.

«Дети – это совершенно особая часть населения, которая в ситуациях масштабных катастроф в первую голову нуждается в нашей помощи, – говорит Виктор Кравченко, доктор медицинских наук, врач-психиатр. – Работая с детьми в Беслане, я видел выражение неподдельного ужаса и полной растерянности у многих взрослых, которые не могли понять, что стало с их добрым и тихим ребёнком, откуда в детях столько агрессии, и что со всем этим делать».

Пятилетняя девочка, играя с куклой, говорит ей: «Если ты сейчас же не замолчишь, я тебе отрежу голову»; мальчик требует от матери купить мороженое, угрожая ей игрушечным пистолетом: «Если не купишь, я тебя пристрелю»; а на вопрос «кем ты хочешь стать, когда вырастешь» большинство, не задумываясь, отвечает: «Террористом».

ДЕТИ – ОСОБЫЕ ПАЦИЕНТЫ.

ЕСЛИ МАЛЫШИ ОКАЗАЛИСЬ

В ЗОНЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СИТУАЦИИ,

ИМ ОБЯЗАТЕЛЬНО НУЖНА ПОМОЩЬ ПСИХОЛОГА.

Для психолога же в этом нет ничего экстраординарного – дети повторяют слова, которые слышали от террористов. Они инстинктивно пытаются стать сильнее своих родителей, авторитет которых в их глазах пошатнули боевики, и именно с ними они ассоциируют теперь эту силу и пытаются им подражать.

Когда на глазах ребёнка рушится мир его родителей, его собственный внутренний мир рушится впятеро быстрее. Ребёнок видит потрясение и беспомощность взрослых, их экспрессивные эмоциональные переживания, слышит их рассказы об устрашающих подробностях происходящих событий. Это дополнительное негативное воздействие подобно присоединению вторичной инфекции при ослабленном иммунитете – дети как бы заражаются от взрослых новыми бациллами визуальных и телесных образов, и это лишь способствует росту их психической и телесной напряжённости. У многих детей наблюдаются выраженные симптомы регрессии, то есть возвращения на более ранние ступени развития.

«На первом этапе, сразу после воздействия травмирующих событий мы имеем дело с шоковыми реакциями на стресс. Они обычно проявляются в двух крайностях – это двигательное возбуждение и бурные эмоции либо полная замкнутость, ступор. Ребёнок может часами безостановочно бегать, прыгать, без видимой цели и смысла возбуждённо вскрикивать, толкаться. И так вплоть до полного изнеможения. При этом он совершенно не в силах самостоятельно успокоиться. А другой, наоборот, может впадать в глубокое оцепенение – долго, неподвижно и молчаливо, сидеть или стоять вообще без какой-либо активности, со взглядом, устремлённым в никуда. Либо эти состояния сменяют друг друга, и середины между ними нет.