Сергей Яковлев - На задворках России

"Сергей Павлович!

Мы требуем, чтобы вы в двухнедельный срок ушли в отставку. Вы развалили журнал. Вы настолько стары, что еле передвигаете ноги.

Если до 15 ноября вы не уволитесь, мы обратимся в прокуратуру России и разоблачим как злостного укрывателя доходов, получаемого от Кары за 1 этаж.

Получаемая коллективом зарплата и премии и производственные расходы журнала на­много превышают доходы от подписки. И сразу видно, что журнал имеет побочные неофи­циальные доходы (черный нал), не облагаемые налогами. Это будет неопровержимым дока­зательством о том, сколько руководство получает от Каро. Это очень заинтересует и нало­говую полицию.

Освободите, пока не поздно, место для более молодых и деятельных замов.

Направляем вам копию письма в прокуратуру, которую мы отправим 15 числа сего месяца".

На втором листе была та самая "копия":

"Копия

Генеральному прокурору России

Просим Вас расследовать незаконные действия главного редактора журнала "Новый мир" господина С. П. Залыгина. Он ловко с корыстью осуществляет руководство журналом со своей секретаршей Р. В. Банновой. А нас пытается контролировать. Получает незаконно деньги несколько сот миллионов от казино Каро, арендуемый весь 1 этаж. Налоги нам запрещает платить.

Как известно, сейчас органами прокуратуры возбудили уголовные дела в отношении ряда лиц от культуры за укрывательство доходов. Просим в это число включить и Залыгина С. П. При проверке мы засвидетельствуем все, что сдесь сообщаем.

Коллектив"

Роза Всеволодовна не раз потом говорила, что за строками этих посланий так и слышится отчетливый голосок Лизы Хреновой. Ее интонация.

ВЛАСТЬ В ГРЯЗИ

Спасский, поневоле войдя в роль, взялся за дело уверенными номенклатурными руками. Сам собрал и провел совещание (пригласив меня и Василевского) компью­терного отдела, наиболее скандального в редакции, находившегося под сильным вли­янием бухгалтера. И когда взбалмошные женщины налетели на него с обычными пре­тензиями к "начальству", резко осадил их, сказав всего-навсего:

— Ваше поведение на работе, каждой персонально, мы рассмотрим отдельно. Соберемся в ближайшее время.

И хотя он, как я уже говорил, в принципе, не отличал принтера от ксерокса и силь­но путался в своих распоряжениях, касающихся производства журнала, все притих­ли. Потому что Спасский никогда не сомневался, что начальник должен начальство­вать, а подчиненный — подчиняться. В этом было его решающее преимущество пере­до мной.

— А вы, поди-ка, злорадствуете? Пусть, мол, теперь с ним помучаются, пусть срав­нят? — не упустила кольнуть меня Роза Всеволодовна.

Думаю, эту сочиненную в ее лукавой голове мысль она тут же довела до Залыгина, как всякое тешащее ее новоизобретение. Хотя на самом деле я Василию Васильевичу сочувствовал и от всей души желал ему успеха. Он ведь ни на что не претендовал. Просто он был человек старой выучки, честный бюрократ, не терпевший беспорядка и уверенный, что всякий распад можно и должно остановить административными мерами.

Отношения с арендаторами как будто налаживались. Спасский спешно заканчи­вал подготовку нового договора. Казалось, это лишит шантажистов почвы и позво­лит восстановить покой в редакции.

В начале ноября в приемной замелькал Зелимханов. Подолгу говорил с Залыгиным наедине, иногда куда-то вместе с ним ездил. Однажды засиделся у Сергея Павловича дольше обычного. Вылетев вдруг пулей, стремительно оделся и ушел, ни на кого не глядя и ни с кем не попрощавшись.

Залыгин не показывался.

— Не случилось ли чего с Сергеем Павловичем? — обеспокоился я.

Хмурая Роза Всеволодовна не шелохнулась, выдерживала паузу. Я даже не заме­тил, когда она проскользнула-таки в кабинет. Вышла — вконец расстроенная.

— Не хочу больше ни о чем говорить!

Чем-то крепко раздосадовал ее Залыгин, а чем — не знаю.

Существовали между "фигурантами", как принято говорить в определенной среде, некие отношения, о которых я старался не только не расспрашивать, но и не думать, чтоб ни на кого не грешить. Суть сводилась, видимо, все к тому же, о чем шла речь на майской встрече в Переделкине: изыскать защиту от напасти и сберечь для журнала какие-то деньги, скопленные на черный день. При этом в условиях нарастающей па­ники неизбежно совершались ошибки.

Но они, эти частные тайны, на самом деле ничего не значат, когда явлены харак­теры. Читатель, надеюсь, уже и без того знает, кто на что был способен, а как сказы­вались те или иные наклонности моих персонажей в конкретных житейских ситуаци­ях — дело десятое.

Может показаться странным, но и в этих условиях отделы продолжали сдавать материалы, печатный станок исправно работал, журнал выходил в срок. Каждый машинально делал свое дело.

Киреев сдал в очередной номер нечто невероятно безграмотное и пошлое. Автора-дебютанта привела Лена Смирнова. Задерживаю своей властью рукопись, уже под­писанную Киреевым и Василевским. Роза Всеволодовна, прознав про это, косится на меня с недоверием: тоже играю-де в какие-то свои игры.

— А вы сами почитайте! — предлагаю.

Читает, хохочет до слез. У нее за долгие годы глаз наметанный.

— Вам смех, а я что должен делать? Пускать в печать?..

Сама передает рукопись Залыгину. Зайдя к нему, застаю его за чтением.

— Ну, как?

— Киреев-то это видел? — наивно спрашивает он.

— Конечно. Подписал и сдал.

Киреев вызывается на ковер. Разговаривают наедине, но сразу от Залыгина Кире­ев проходит в распахнутую дверь моего кабинета.

— Что вам не понравилось-то?

— Да все. Такой серости в “Новом мире" еще не бывало. Неужели сами не видите?

— Так. Понятно, — яростно, с угрозой в голосе.

Пишет на имя Залыгина бумагу: если ваши взгляды на прозу больше совпадают со взглядами Яковлева, чем моими, прошу перевести меня на должность обозревателя, а его назначить заведующим отделом. Не упускает ввернуть, что Яковлев, мол, сложил с себя денежные заботы и делать ему теперь вроде как нечего...

Отдает почему-то не Залыгину, а в руки Розе Всеволодовне.

— Руслан! Не надо этого!..

Соглашается легко и забирает заявление назад. Это ж не всерьез, тут главное — сделать ход. Залыгин всяко теперь будет знать и ход этот обдумывать.

Роднянской, которая в связи с отклонением мной этого рассказа дежурно бурчит о "цензуре", говорю жестко: на месте Залыгина я, получив такую рукопись, немедлен­но бы уволил за профнепригодность всех, кто ее одобрил: Смирнову, Киреева и Ва­силевского.

— Да вы почитайте, сами увидите.

— Не буду. Я заранее знаю, что она мне не понравится. Но это не играет роли!..

Никто уже не пытается блюсти внешние приличия, что-то скрывать, тратить силы на притворство. В этом больше нет нужды.