Ольга Хорошилова - Молодые и красивые. Мода двадцатых годов

Казалось, конфетти не закончится никогда. Но пришли тридцатые – по-армейски дружно, звонко, в ногу. «Яркие и молодые штучки» и «джазовые крошки» потускнели и заметно повзрослели. Кто-то крепко уселся в чиновничье кресло, кто-то на скамью подсудимых. Время стало другим – решительным, бескомпромиссным, черным и белым (костюмы политиков, мундиры SS).

Флапперы вышли вон из моды. На улицах и на плакатах маршировали новые женщины – плечистые, грудастые матери, выкормившие щенков германского рейха. Уже слышался надсадный скрип гусениц и картавое тевтонское тявканье.

В 1928 году гениальный Кокто, впорхнув в кафе и вкусно затянувшись сигареткой, на лету, на случайном листке набросал сценку.

Жан Кокто.

Габриэль Шанель

Середина 1920-х годов. flickr.com

Условная линия горизонта, буграстый гриб, увенчанный нелепым эгретом, печально удаляется. Он делает прощальный длинный глаз скупой фигурке на первом плане – острые ключицы, уголки расставленных локтей, колечки бижу, дымок. Подпись: «Пуаре уходит, Шанель приходит». Кокто, шутя, нарисовал смену эпох – модерн уступал место модернизму, слоновая кость – бакелиту, горизонталки– «вертикалкам», дамы-грибы – безгрудым неврастеничкам. Пуаре уходил, подбадриваемый Шанель: «Давай-давай». Но он уходил медленно и, кажется, сам не понимал, что прощается с модой.

«Пуаре уходит, Шанель приходит»

1928 год. Фототипия.

Частная коллекция (Германия)

Поль Пуаре за работой в ателье 1926 год.

Фонд А. А. Васильева

Как и прежде, щедро и царственно, он принимал в своем ателье журналистов. «Месье Пуаре, – сообщал один, – отвечает на вопросы, окруженный баснословной парчой, золотой и серебряной, брокатами и драгоценными шелками, выплескивающимися на пол». «Мы, как и прежде, ощущаем себя в сказочном гареме моды», – восклицал другой. Пуаре стоял среди этого чудного великолепия, словно падишах в гареме, и с комично торжественной миной вещал о творческих планах на ближайшее будущее: «Я ищу чистую линию, мне нужна здоровая порция эклектики, но я не могу пока сформулировать общую тенденцию. Я в поисках. Я еще не знаю, что буду делать». На самом деле отлично знал. Он воскрешал прошлое, которое неумолимо от него ускользало.

Прошлое было великолепным. Сначала грандиозный скандал – в 1906 году супруга Дениза появилась на людях (подумать только, в церкви, перед святым отцом) в наглом узком платье без корсета, названном «Лола Монтес» в честь танцовщицы и авантюристки. Так Пуаре стал ниспровергателем корсетов и сторонником нового, спортивного стиля, высеченного из паросского мрамора античности. И так создал о себе первый миф. Ведь до сих пор говорят: «Пуаре отменил корсеты». Ничего не отменял – он рекомендовал дамам надевать под платья-туники более удобные корсетированные пояса, а молодым красоткам ходить «запросто», как его Дениза.

Жорж Лепап. Иллюстрация из альбома «Вещи Поля Пуаре»

Париж, 1911. Национальная библиотека Франции

В 1908 году выпустил целую коллекцию платьев в стиле Лола Монтес, назвав ее «Директория». Простые удлиненные формы, завышенная линия талии, кушаки и воротники-берты – все соответствовало духу закатной Французской революции. Потом были «Русские сезоны», сдержанное знакомство с талантливыми Дягилевым и Бакстом, в которых Пуаре ощущал не столько союзников, сколь конкурентов – ведь эти дикие русские сумели влюбить парижан в Восток гораздо быстрее, чем он, Поль Пуаре, «Великий». Так его тогда называли. Впрочем, в 1911 году модники (а может, и он сам) придумали другое прозвище – Парижский паша. В тот знаменательный для себя год модельер придумал множество восточных «штук», в том числе юбку-брюки, платье-панталоны, тунику-абажур, а еще тюрбаны, гаремные подушки, гаремные запахи… В том же 1911-м он совершил невообразимое по масштабу турне – показал свои модели в Германии, Австрии, Венгрии, Румынии. Заехал в Россию и увез оттуда не только щедрые подношения и длинные списки заказов, но и чудные вышиванки, сапожки, утварь и скатерти, из которых потом сшил платья (и этим опередил Ламанову на целое десятилетие). Тогда же открыл школу и мастерскую «Мартина», парфюмерную компанию «Розина», пилотный продукт которой, «Весь лес», стал первым в истории парфюмом, созданным на базе модного дома.

Жорж Барбье.

Рисунок вечерних ансамблей Поля Пуаре 1913 год.

Национальная библиотека Франции

Платье-абажур от Поля Пуаре

Фотография, 1912–1913 годы.

Электронная библиотека Кентукки: kyvl. org

Тогда в творчестве Пуаре было много «впервые». Он первым применил способ драпировки текстиля, повторив почти забытый опыт древнегреческих предшественников. Он впервые в истории французской моды организовал масштабный костюмированный бал на восточную тему, назвав его «Тысяча и вторая ночь, или Торжество по-персидски», а также первым пригласил к сотрудничеству авангардных художников – Дюфи, Матисса, Лорансен, Сегонзака, Пикабиа. Он первым среди французских творцов отправился за океан – соблазнять ненасытную и очень податливую американскую публику сказочно дорогими нарядами и тканями. И одним из первых кутюрье ввел в моду национальную экзотику, и так удачно, что стал предвозвестником ар-деко.

«В театре».

Реклама вечернего наряда от Поля Пуаре

Журнал Femina, 1919 год.

Архив О. А. Хорошиловой

Поль Пуаре всегда считал себя

художником и даже немного занимался живописью

2-я половина 1920-х годов.

Фонд А. А. Васильева

Парадоксально, но эпоха ар-деко не нравилась Пуаре. Он находил ее слишком простой, слишком грубой, городской, слишком во всех смыслах прямолинейной. Мэтр чувствовал, что не поспевает за ее учащенным ритмом, не может двигаться в одну ногу с коваными каблучками спортивных старлеток. Он стремительно набирал вес и терял сноровку, у него развилась одышка. Появилось неизбежное в таких случаях чувство ревности, потому что кто-то делает не хуже, у кого-то получается лучше, изящнее, современнее. На горизонте появились угластые локти и сигаретный дымок паучихи Шанель. Она приближалась, а он удалялся, его прижимали, бесцеремонно выпихивали на обочину современности. И Пуаре начал брюзжать.