Ленина Кайбышева - После Чернобыля

Еще аспект. Экспериментаторы обещали диспетчеру энергосистемы Киевэнерго не нарушать режим ее работы, то есть до окончания программы исследований не создавать проблем в энергоснабжении потребителей, остановив четвертый энергоблок ЧАЭС. Дело даже не только в обещании. Операторы просто обязаны были безоговорочно подчиниться диспетчеру энергосистемы в которую они входили составной частью. А он еще и попросил: на Южно-Украинской АЭС ремонтируется энергоблок, резерв мощности Киевэнерго невелик. Действительно, вскоре после аварии, когда были отключены, правда, все блоки ЧАЭС, Киевская область столкнулась с острым кризисом электроснабжения, были задействованы все средства экономии и ограничений. Выручала Единая система энергоснабжения СССР.

— Вообще, некоторые проблемы на самой ЧАЭС не возникли бы, если бы персонал заранее не ознакомился с программой испытаний. Обычно на блочный щит приносят программу работ заблаговременно, за сутки. За это время начальник цеха и начальник смены должны как следует обдумать задание, посоветоваться со своими сотрудниками, если надо — особо подобрать людей, сказал позднее начальник смены реакторного отделения №1 Кучеренко. У руководителя эксперимента заместителя главного инженера станции Дятлова это обязательное правило не сработало. Даже станционный отдел ядерной безопасности он не известил о готовящемся эксперименте.

* * *

После катастрофы у нас и за рубежом появилось немало теоретических версий (особенно много их в США), объясняющих причину и течение событий, которые вызвали чернобыльскую катастрофу.

По одной версии (чрезвычайно упрощенной) в результате быстрого испарения охлаждающей воды образовалось много пара. Затем пар вошел во взаимодействие с цирконием, который содержится в оболочке твэла. Это привело к обильному образований водорода. Цепная реакция прекратилась. Водород способен самопроизвольно взрываться. А взрыв вызвал пожар.

Но в действительности сегодня едва ли кто-нибудь способен стопроцентно определить причину аварии на Чернобыльской АЭС. В 1995 г. в газетах появились пространные статьи даже с версией о возможном землетрясении на территории ЧАЭС 26 апреля в 1 час 23 минуты 40 секунд. Приводились сейсмограммы, анализ обстоятельств, ссылки на специалистов. Я попросила прокомментировать эту сенсацию крупного специалиста концерна “Росэнергоатом”, а прежде — начальника смены энергоблока ЧАЭС В. Смагина — человека, пользующегося безусловным авторитетом у коллег. Он сменил Акимова, грамотно и самоотверженно работал до тех пор, пока не увезли в больницу.

— Не нужно ничего придумывать, — сказал он. — Авария произошла, в основном, по вине проектировщиков. Но и персонал кое в чем виноват. Об этом много сказано, написано и незачем возвращаться. В “шестерке” мы до тонкостей обсуждали действия каждого, пока... пока были живы ребята с той смены. Они сами хотели разобраться, найти причину.

Так кто же виноват? Видимо, от этого вопроса не уйти, хотя на первых порах я собиралась рассказать только о работах по ликвидации последствий аварии, да и то лишь энергетиков и строителей. Поставим точки над i.

По крупному — виноваты мы все, каждый в отдельности, лично. Привыкли рассчитывать на заботу и, следовательно, ответственность государства по малейшему поводу. И мы еще не ушли от такой позиции. В конце 95-го в московском книжном магазине неожиданно для себя я была вовлечена в беседу о сущности христианства. Милый пылкий юноша “со взором горящим” убеждал меня, что христианство — это прямой путь в вечность: мы все, безусловно, грешны и потому спасения, как ни старайся, не обретем. А вот Он заранее принял на себя грехи наши и ради этого пошел на страдания. Мои возражения, что залогом бессмертия, если оно возможно, послужит лишь праведная жизнь, его не устраивали: все равно как ни старайся, какой-нибудь грех совершишь, а бессмертия хочется. И все это — на полном серьезе... Симпатичный юноша. Неплохо устроился, переложив расплату за свои грехи на дядю”, хоть и сына Божьего. Разумеется, мы здесь не обсуждаем догматы религии, равно как и суть так называемой социалистической системы (настоящего-то социализма у нас не было, возможен ли он?). Можно много рассказывать хорошего о беззаветном, добросовестном труде, вообще о той социалистической жизни, можно рассказывать и о ее ужасных пороках. Но при всем том она взрастила иждивенцев, хотя и особого рода: взрастила безответственность и, главное — осознание безнаказанности у некоторой части населения.

А вот мнение заместителя Генерального директора ВНИИАЭС О.В. Шумянского:

— Мое глубокое убеждение, сам факт происшедшего в Чернобыле и происходящего до сих пор на радиоактивно загрязненных местах — это концентрация недостатков застойных времен, проявление классического командно-административного метода работы. Это касается и генерального проектировщика аппарата: уповали на идеально вышколенный персонал АЭС и блокировали любое чужое мнение. Только донельзя извращенная экономическая система могла заставить проектировщиков и персонал игнорировать требования безопасности: расстановка экономических приоритетов и подобное в разных ипостасях — это проявление маразматического планирования и системы экономического стимулирования.

Безусловно, законом для любого работающего в ядерной энергетике являются Правила ядерной безопасности и тому подобное, Но “по мелочам” их, оказывается, нарушали даже конструкторы, если это диктовалось “интересами страны” (скажем, с экономической точки зрения). Теперь признается, что безопасность атомной энергетики воспринималась на всех уровнях, как безусловная реальность; серьезной беды быть не может “потому что не может быть никогда”. Оттого достижение предельной безопасности никем не воспринималось в качестве приоритетной задачи. Сразу оговоримся, что 100%-ная безопасность АЭС, как и любой иной техники, в принципе невозможна. Но необходимо стремиться к такому ее уровню, при котором были бы исключены крупномасштабные аварии и тем более катастрофы. А это — достижимо и вполне реально даже сегодня, и для этого сделано и делается многое. Во всяком случае, безопасность АЭС как принцип официально на всех уровнях, от возникновения замысла до эксплуатации оборудования провозглашена в качестве приоритетного требования. А за этим многое следует... Но вернемся к 1986 году.

— Не может быть, чтобы персонал ЧАЭС был повинен в этой аварии,— сказала я 27 апреля начальнику Всесоюзного объединения “Союзатомэнерго” Г.А. Веретенникову.

В тот период “Союзатомэнерго”, объединявшее эксплуатационников атомных станций страны, входило в состав Минэнерго СССР, а я работала в пресс-центре отрасли. Версий причин возникновения аварии еще не существовало. Словом, я заподозрила диверсию, потому что персонал, по моему личному (разумеется, любительскому) убеждению, не мог нарушить правила согласно своему, как теперь бы сказали, менталитету. Между прочим, такую же версию я недавно слышала от физика. Я побывала на многих действующих АЭС, а также на строящихся — в процессе их строительства и монтажа. Во всем, что касалось качества работы действующего оборудования и конструкции АЭС, дисциплина исполнителей была и есть практически полувоенной — это ощущалось без специальных лозунгов и деклараций, на всех этапах жизни станции, с первого колышка на стройплощадке. А уж в исходную конструктивную непорочность наших АЭС верили практически все: ничего плохого с ней случиться не может, как уверяли их создатели, убедив в этом и самих себя.