Ниал Фергюсон - Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира

Первая Венесуэльская республика погибла. Конституция 1811 года предоставила право голоса собственникам, однако это исключило из политической жизни большую долю населения, чем аналогичные нормы в Северной Америке. В результате неимущие, включая большое число освобожденных рабов ( пардо ), поддержали роялистов [294]. После того, как роялисты отбили Пуэрто-Кабельо, Боливар разочаровался в Миранде и выдал его испанцам. Перебравшись в Новую Гранаду, Боливар попытался сплотить креолов.

Провозгласив Вторую республику и став диктатором, Боливар повел “славную кампанию” ( campaña admirable ; 1813), в ходе которой от роялистов были освобождены Мерида, Богота, Каракас и Трухильо и которая принесла ему прозвище el Libertador – Освободителя. Его “Декрет о войне насмерть” (1813) отразил растущую жестокость конфликта: “Испанцы, которые не будут бороться против тирании, за правое дело, самым энергичным и действенным образом, будут считаться врагами и наказываться как предатели родины, то есть беспощадно расстреливаться” [295]. Пленных обычно убивали (однажды казнили сразу 800 человек). Черту Боливар подвел только тогда, когда один из его союзников по прозвищу el Diablo прислал голову пожилого испанца. Все же, несмотря на террор, цветное население продолжало переходить на сторону роялистов. Разрушительное землетрясение в Каракасе в марте 1812 года, погубившее около 10 тысяч человек, казалось, подтверждало церковное осуждение движения за независимость [296]. Боливар не сдался: “Если природа ополчится против нас, мы будем бороться и с нею – и вынудим ее покориться” [297]. Впрочем, самой большой проблемой Боливара стала не природа, а Хосе Томас Бовес. Разношерстную армию этого испанского ренегата составляли льянеро (индейцы, беглые рабы и дезертиры), которых добыча интересовала больше свободы [298]. Ряд поражений вынудил Боливара бежать снова, на сей раз на Ямайку. Краткое пребывание на Гаити лишь усилило его уверенность в том, что без освобождения венесуэльских рабов не обойтись. Лишь вовлекши в борьбу за независимость и белых (креолов), и чернокожих, Боливар мог надеяться на успех [299]. Теперь он обращался ко всем южноамериканцам, включая “цветных” ( gente de color ) [300].

Это помогло, по крайней мере временно. Соблазнившись обещанием политического представительства, в армию Боливара вступило множество пардо . Символом их надежд стал Мануэль Карлос Пиар, сын испанца и мулатки с Кюрасао, в чьих жилах текла голландская и африканская кровь. То, что каста (метис) Пиар дослужился до чина генерал-аншефа, казалось, подтверждало искренность желания Боливара освободить жителей Южной Америки независимо от цвета их кожи. Тем временем в Испании идея возвращения колоний находила все меньше сторонников. В 1820 году в Кадисе восстали 14 тысяч солдат, которых должны были отправить “повторно колонизи ровать Америку” [301]. Это стало ударом для испанского главнокомандующего Пабло Морильо, которому досталась неблагодарная задача удерживать империю от распада.

Удача улыбнулась Боливару. Но предстояло еще много битв. Боливар искал помощи за границей [302]и, как это ни удивительно, нашел ее в Великобритании.

Странно было встретить фамилии Браун, Макгрегор, Фергюсон (не говоря уже об О’Конноре, О’Лири и Робертсоне) на памятнике отцам-основателям Венесуэлы в центре Каракаса. Однако в 1810–1825 годах множество англичан и ирландцев действительно сражалось (и погибало) за свободу Латинской Америки.

Около 7 тысяч английских и ирландских добровольцев помогали освободить Южную Америку от испанского владычества. Среди них были и ветераны войн с Наполеоном, заскучавшие после Ватерлоо, однако %прежде не держали в руках оружия.

Некоторых из них, несомненно, вдохновлял идеал Боливара: свободная и единая Южная Америка. После 1815 года воздух был пропитан свободой, и многие идеалисты (самый известный – Байрон) бросились на помощь грекам, восставшим против турецкого владычества. Но большинство волонтеров (как и английских колонистов, ехавших в Северную Америку) в Венесуэлу привела надежда на землю, обещанную за военную службу (haberes militares). Среди них оказался молодой капитан Томас Ферриер из Манчестера, воевавший в Британском легионе Боливара.

Первое, что увидел Ферриер в новой боливарианской Америке, был город Ангостура (родина горькой настойки [303]) на неприветливых берегах Ориноко – база Боливара. Четыре года Ферриер и его соратники сражались от Атлантического до Тихого океана. В августе 1819 года, после битвы при Бояке, они помогли взять Тунью и Боготу (там Боливар провозгласил Республику Колумбию) [304]. Затем они повернули в Венесуэлу и 24 июня 1821 года достигли города Карабобо, к югу от Пуэрто-Кабельо. Это должно было стать решающим сражением венесуэльской кампании Боливара. Там около 6,5 тысячи республиканцев столкнулись с 5 тысячами испанских лоялистов. Если бы Боливар победил, то дорога на Каракас была бы открыта.

Боливар приказал Ферриеру и 600 его солдатам обойти с фланга испанцев, окопавшихся на господствующей высоте. Отряд, двигаясь по оврагам, сумел скрытно приблизиться, но как только испанцы его обнаружили, они открыли огонь по меньшей мере из 3 тысяч ружей и 2 орудий. Ферриер напрасно ждал подкрепления. Наконец был отдан приказ атаковать. Последовавшая штыковая атака стала одним из величайших подвигов, которые видела Южная Америка. Согласно одному свидетельству, то была “задача, которая потребовала не только выдающейся отваги, но и исполинской выносливости и бульдожьей хватки”. К тому времени, когда были захвачены испанские позиции, Ферриера смертельно ранили. Боливар назвал англичан Salvadores de mi Patria – “спасители моей родины”.

Боливар стал хозяином Великой Колумбии: Новой Гранады, Венесуэлы и Кито (современный Эквадор). Хосе де Сан-Мартин, освободитель Аргентины и Чили, уступил ему политическое лидерство. К апрелю 1825 года солдаты де Сан-Мартина изгнали из Перу последних испанцев. Верхнее Перу в честь Боливара назвали Боливией. Следующим шагом должно было стать образование конфедерации Великой Колумбии, Перу и Боливии.

Почему Боливару не удалось сделать Великую Колумбию ядром Соединенных Штатов Латинской Америки? Поверхностный ответ можно найти в его стремлении к централизации власти и в сопротивлении региональных каудильо , заполнивших вакуум власти после ухода испанцев [305]. Но при этом остаются без рассмотрения три вопроса [306].

Прежде всего, у жителей Южной Америки почти не было опыта демократического принятия решений, в отличие от североамериканцев с их колониальными ассамблеями. Власть была сконцентрирована в руках уроженцев Испании ( peninsulares ). Боливар отметил в 1815 году: