Ниал Фергюсон - Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира

Поколение 60-х годов, слишком молодое, чтобы помнить тотальную войну и геноцид, нашло для подавляемых желаний внехристианский выход. Теории самого Фрейда, с их отрицанием подавления и явной симпатией к половому влечению, конечно, тоже повлияли на решение европейцев оставить церкви ради секс-шопов. В работе “Недовольство культурой” (написанной в 1929–1930 годах, но изданной только в 1961 году в США) Фрейд утверждал, что существует фундаментальная “антитеза” между цивилизацией, какой она была в его время, и большинством основных желаний человека [671]:

Существование этой агрессивности, которую мы способны обнаружить у самих себя и с полным правом предполагаем ее наличие у других, – вот что препятствует нашим отношениям с ближним и заставляет культуру идти на издержки. Вследствие этой изначальной враждебности людей культурному сообществу постоянно угрожает распад. Интересы трудового сообщества не смогли бы его сохранить, поскольку инстинктивные страсти могущественнее разумных интересов. Культура должна напрягать все свои силы, чтобы положить предел агрессивным влечениям человека, сдержать их с помощью соответствующих психических реакций. Для этого… ограничения сексуальной жизни и… заповедь любви к ближнему, как к самому себе (оправданная лишь тем, что в максимальной мере противоречит изначальной природе человека)… Процесс этот [цивилизации] состоит на службе у Эроса, желающего собрать сначала отдельных индивидов, затем семьи, племена, народы, нации в одно большое целое, в человечество. Почему так должно происходить, мы не знаем; таково дело Эроса. Человеческие массы должны быть либидонозно связаны… Этой программе культуры противостоит природный инстинкт агрессивности, враждебности одного ко всем и всех к каждому. Агрессивное влечение – потомок и главный представитель инстинкта смерти, обнаруженного нами рядом с Эросом и разделяющего с ним власть над миром. Теперь смысл культурного развития проясняется. Оно должно нам продемонстрировать на примере человечества борьбу между Эросом и Смертью, инстинктом жизни и инстинктом деструктивности. Эта борьба – сущность и содержание жизни вообще [672].

Теперь читатель, конечно, поймет, что имел в виду венский сатирик Карл Краус, заявивший, что психоанализ является “болезнью, от которой он якобы лечит” [673]. Однако это послание хиппи восприняли как новую заповедь: “Пусть все идет к черту”. Хотя песня Let it all hang out (“Пусть все идет к черту”) группы The Hombres (1967) не стала одним из гимнов 60-х годов, ее первые строки обобщили имевшиеся предложения: “Проповедь, друзья, услышите вы // О Джоне Ячменное Зерно, о никотине и прелестях Евы”. С точки зрения современных критиков Запада (например, радикальных исламистов), 60-е годы распахнули дверь в постфрейдистскую антицивилизацию с ее гедонизмом, эгоизмом, отказом от теологии в пользу порнографии и от Господа-миродателя в пользу гротескно жестоких фильмов и видеоигр, лучше всего характеризующихся термином “войнография”.

Проблема всех концепций смерти протестантизма в Европе заключается в следующем: независимо от того, что они могут сказать о дехристианизации Европы, они никак не объясняют сохранение христианства в Америке. Американцы пережили более или менее те же социальные и культурные перемены, что и европейцы. Они стали богаче и просвещеннее. Американцы в большей степени, нежели европейцы, подверглись влиянию психоанализа и порнографии. Однако американский протестантизм не испытал упадка. Напротив, Бог в некотором смысле значит для американцев так же много, как и 40 лет назад [674]. Свидетельство тому – десятки миллионов прихожан, стекающиеся в церкви каждое воскресенье.

Как ни парадоксально, пришествие троицы 60-х годов – секса, наркотиков и рок-н-ролла – совпало в США с бумом евангелического протестантизма. Преподобный Билли Грэм мог потягаться с “Битлз” в том, кто соберет больше молодежи на стадионе. Это было своего рода подражанием. Выступая в 1969 году на рок-фестивале в Майами, Грэм призвал аудиторию “врубиться в Господа нашего… закинуться Его благодатью” [675]. В 1972 году “Студенческое движение за Христа” созвало евангелическую конференцию в Далласе – “Экспло-72”. Она завершилась концертом, призванным стать христианским Вудстоком [676]. Когда “гипсолитейщица” Синтия Албриттон, юная католичка из Чикаго, делала слепки эрегированных членов Джимми Хендрикса, Роберта Планта и Кита Ричардса, она лишь иллюстрировала фрейдистский триумф Эроса над Танатосом. В конце концов, Бог есть любовь, как гласят наклейки на бамперах. В одно и то же время в Америке шло и духовное возрождение, и распространение порнографии.

Как объяснить тот факт, что западная цивилизация, кажется, разделилась на две: безбожную Европу и богобоязненную Америку? И как объяснить неизменно устойчивое положение христианства в Америке? Лучший ответ, думаю, можно найти в Спрингфилде, штат Миссури – в городе, который прозвали “жемчужиной плато Озарк” и местом закладки шоссе Чикаго – Калифорния, построенного в межвоенный период и увековеченного в песне Бобби Трупа ( Get your kicks on ) Route 66 (1946). Если Макса Вебера век назад поразило разнообразие здесь протестантских сект, то можно только гадать, что он ис пытал бы сейчас. В Спрингфилде почти на каждую тысячу жителей приходится одна церковь. Здесь действуют 122 баптистских церкви, 36 методистских часовен, 25 Церквей Христа и 15 Церквей Бога – всего около 400. Теперь на трассе № 66 вы найдете не кайф, но крест.

И все эти церкви активно конкурируют за души. Уже Вебер обратил внимание, что некоторые американские баптисты, методисты и другие христиане конкурировали в рамках религиозных общин, чтобы продемонстрировать друг другу, кто благочестивее. В нынешнем Спрингфилде идет конкуренция между церквями, столь же жесткая, как между автомобильными дилерами или ресторанами быстрого питания. Церкви должны иметь здесь коммерческую жилку, чтобы привлечь и удержать прихожан, и в этом отношении явным лидером является Ассамблея Джеймса Ривера. Европеец может решить, что это торговый центр или бизнес-парк, – и ошибется. Это церковь – самая большая в Спрингфилде и одна из самых больших в США. Пастор Джон Линделл, одаренный и харизматичный проповедник, совмещает древнее библейское учение со сценографией, скорее подходящей для рок-концерта. Временами он напоминает наследника замеченной в 1971 году журналом “Тайм” “революции Иисуса” – вдохновленного музыкой христианского молодежного движения в духе рок-оперы “Иисус Христос – суперзвезда” (1970). И все же у Линделла, обращающегося к Богу (“Ты так велик!”), такой взгляд, что он похож не столько на Иэна Гиллана (косматый певец из “Дип Перпл”, который исполнил партию Иисуса в “Суперзвезде”), сколько на Стива Джобса, представляющего некое новое устройство от “Эппл” – скажем, iGod . Для Линделла протестантская этика жива и процветает – здесь, в Спрингфилде. Он не сомневается, что вера побуждает его прихожан работать усерднее. Сам он настоящий труженик: 3 бурные службы в одно воскресенье – это совсем нелегко. И Святой Дух, кажется, соединяется с духом капитализма по мере того, как по рядам носят ящики для пожертвований. (К счастью, это не похоже на бесстыдную манеру Мака Хэммонда из Христианского центра живого слова в Миннеаполисе, обещающего “принципы Библии, которые помогут вам духовно вырасти, а также преуспеть на работе, в личных отношениях и в финансовой сфере” [677].)