Антон Буслов - Между жизнью и смертью. Рассказ человека, который сумел противостоять болезни

10 декабря 2013 года

– К возможным побочным эффектам относят потерю крови, зуд, холод. Если проявится боль в селезенке, обязательно сообщите! В крайне редких случаях донор умирает. Это случается, конечно, невероятно редко, но мы обязаны предупреждать о таком. В нашей клинике этого не случалось, – сообщает мне минусы донорства доктор Мапара.

– А к плюсам можно отнести то, что вы спасаете жизнь брата! – подытоживает он.

– Ага, – подтвердила я, заполняя безумно длинную анкету о всех местах, где когда-либо была, а также о всех своих болезнях.

Анкета выясняет, в каких странах Европы я жила больше трех лет. Я спрашиваю Кристин, помощника группы трансплантологов: “Россия – это Европа или Азия?” Кристин говорит: “Пиши, что Европа”. Спрашиваю: “Я была в аэропорте Хитроу два часа, это можно считать за посещение Великобритании?” Кристин опять говорит: “Пиши, что была”.

Все эти данные нужны, чтобы отсепарировать неподходящих доноров. Тех, кто, возможно, болеет коровьим бешенством, которое прошлось по Европе. Сразу отсекают тех, кому делали переливание крови в Африке. Анкета за анкетой выясняют мельчайшие подробности. Вопросы вроде: “У вас есть синдром Вейштрасса-Поползного?”, ставят в тупик. Потом из донора выкачивают 18 пробирок крови. Проверяют на СПИД, различные заболевания и на то, что может отрицательно сказаться на будущем реципиенте.

Каждый раз, когда я на инвалидной коляске заезжаю в кабинет, врачи напрягаются – мол, случай тяжелый, наверное. А когда узнают, что я донор костного мозга для брата, начинают улыбаться и подбадривать: “Отличное дело ты делаешь, молодец!” Из-за плохого состояния вен мне ставят центральный катетер. Процедуру делают на операционном столе, сверху рентген и прочие исследовательские аппараты, которые нужны для локализации нужной вены.

Врач склонился надо мной: “Вам уже ставили центральную линию?” Я отвечаю: “Да, но не такую совсем, в России все по-другому”. И это правда. В России мне ставили “подключичку” за пятнадцать минут в подсобке без каких-либо аппаратов. В Америке же это действо почти на час, с тщательным исследованием пациента до и после. Центральный катетер жутко мешает, там все болит. Он торчит прямо из шеи сантиметров на десять..

На улице зима. Мне надо ехать домой, а я даже куртку застегнуть не могу. Про шарф забываем. В итоге, пока сидела на инвалидном месте в автобусе, каждый проходящий мимо пассажир с удивлением смотрел на штуковину, торчащую из моей шеи. Ребята, все о'кей, я – донор. Поэтому, честно говоря, я очень ждала день трансплантации, чтобы наконец-то избавиться от центральной линии, которая болела и серьезно мешала жить и спать. Сам процесс забора крови совсем не страшный. Людям, у которых с венами все в порядке, совсем не стоит бояться.

Если кратко, то из донора в среднем часов за семь выкачивают много крови и плазму, причем этот процесс происходит через очень надежную машину. Потом полученный пакет крови очищают, чтобы выбрать из него только стволовые клетки. В результате пакет крови уменьшается раза в четыре, и пациенту от донора перекачивают малюсенький пакетик, это длится всего двадцать пять минут. Так что, когда я поехала спать, кровь прочистили и отнесли Антону на трансплантацию.

С Антоном всегда ждешь какого-то подвоха, но в этот раз трансплантация прошла без проблем, впоследствии мои клетки прекрасно прижились, и кровь Антона (третья группа) стала моей группы, первой. Еще, конечно, Антону повезло. У него был родственный донор.

А кому-то может серьезно не повезти. Кроме сложного диагноза “рак”, может не найтись близких доноров. Поэтому, если вы чувствуете, что у вас хватит здоровья и сил помочь человеку, искренне советую сдать кровь в международный банк доноров костного мозга. Возможно, именно вы – чей-то единственный шанс… Представляете? Единственный. Как донор, прошедший усложненную версию донорства из-за слабого здоровья, могу уверенно сказать – оно того стоит.

Настя

Сегодня меня положили в больницу в чистый бокс.

Теперь мне быстренько сделают химиотерапию, которая убьет собственный костный мозг, чтобы 14 января мне подсадили уже чужой – донорский, от моей сестры. Это и есть трансплантация, о необходимости которой так долго говорили врачи. На самом деле на этом все не закончится. Чужой костный мозг должен убить остатки моего собственного и остатки рака, прижиться и пойти в рост. На это ему отводится месяц или чуть больше. Уже после этого новый костный мозг может вступить в конфликт с моим организмом. На это отводится первые три месяца с большой вероятностью, далее еще месяцев девять с меньшей вероятностью. Если через год я буду живой и без рака, значит, все получилось. Если же я помру – что-то пошло не так…

Но пока у меня хорошие новости. Сердце, хоть и не на полную катушку, но работает, этого достаточно для трансплантации. Легкие, хоть и содержат какие-то структурные изменения, но виной им последствия радиотерапии. В костном мозге по биопсии раковых клеток не обнаружено. Шейный позвонок, который разваливался ранее и грозил полным параличом, после целебной радиации избавился от лимфомы и стал зарастать костной тканью, возвращая себе устойчивость.

Эту бочку меда отравляет одна ложечка дегтя. Ложечка, правда, не золотая, а скорее платиновая. Сегодня мою супругу в очередной раз вызвали в финансовый отдел и настойчиво спросили, когда мы собираемся платить долги за реанимацию. Напомню, в октябре-ноябре прошлого года я провел отличный отпуск в реанимации из-за стихийно случившегося септического шока. Меня никто особо не тревожил – я спал в течение недели в состоянии комы, в номере у меня работал персональный аппарат искусственной вентиляции легких, почки и печень заменили аппараты диализа. Помимо этого к моим услугам были сильные обезболивающие. Как это и бывает по итогам бурного отдыха, клиника выставила счет на 780 тысяч долларов. За вычетом 30-процентной скидки и всего, что оставалось по сусекам, на мне теперь висит почти полмиллиона долга, не входившего в планы. Вы меня спросите, что я с этим планирую делать? Признаюсь честно, не знаю – даже такой фонтан идей, как у меня, может усохнуть.

Супруга рассказала, что, пока я спал (неделю подряд), врачи постоянно просили ее меня будить. И Маша, практически не отходя от кровати, щекотала мне ноги, но я не просыпался. Так продолжалось неделю. В конце этого срока врач начал печально говорить жене, что, коли я не просыпаюсь, то вряд ли когда-либо проснусь. Именно в этот момент я открыл глаза. Мой приход в сознание радовал всех, кроме меня. Дело в том, что на морде лица у меня был установлен аппарат искусственной вентиляции легких, а кормили меня все это время питательной гадостью через нос. Я к такому не привык, поэтому первым делом решил содрать с себя чужеродные трубки и маски. Потом супруга хвасталась предусмотрительностью заботящихся о моем здоровье людей: “Мы знали, что ты, как очнешься, начнешь маску с себя сдирать, так что мы твои руки держали под простыней!” “Чем это может помешать?” – удивится читатель. Я так хорошо “отдохнул” за эту неделю, что у меня физически не было сил поднять тонкую ткань простыни! Оказалось, человека можно обездвижить, просто накрыв его простыней. Век живи – век учись.