Софи ван дер Стап - Девушка с девятью париками

Дверь открывается, и появляется врач. На нем очки, а волосы в беспорядке свисают над ушами. Он называет имя, и престарелый мужчина передо мной встает. Жена следует за ним.

Открывается другая дверь, и появляется доктор помоложе. Думаю, ему чуть за тридцать. Не мой ли это радиолог? Он идет к регистратуре и отдает карточку, которую нес в руках. Затем он возвращается к себе в кабинет, так никого и не вызвав.

“Ван дер Стап?”

Я встаю и вижу третьего кандидата на мою руку. Итак, это доктор О.

Он рисует мои легкие и две большие стрелки, указывающие на то, куда будет направлена радиация. Он изучает мои гланды и взвешивает меня. Весы показывают пятьдесят пять килограммов. На один меньше, чем месяц назад.

Он пока не до конца разобрался с моим делом, и ничего хорошего в этом нет. “Мне все еще многое неясно. Будет непросто узнать все в точности. Я свяжусь с коллегами в Роттердаме и Утрехте, прежде чем что-то решать. Хочу узнать, что они об этом думают. Доктор Н. из Роттердама – всем известный специалист”.

Я выхожу из кабинета, чувствуя себя как угодно, но только не успокоенной. Почему нельзя быть более приветливым? По пути домой я говорю папе, что рада тому, что мной занимается доктор Л. Никогда бы не поверила, что услышу эти слова, вылетающие из моих уст.

Когда я возвращаюсь из больницы, заходит поздороваться пупсик Мартейн: “Ты идешь в магазин париков? А можно мне с тобой?”

Я нарезаю круги в теперь уже знакомом инвалидном кресле. Мартейн радостно бродит туда-сюда по проходам и возвращается в самых отвратительных париках, превращая себя в законченного идиота. Правда, он также притаскивает и утонченную блондинку.

“Мартейн, дай-ка его сюда. Уверена, мне это пойдет больше”.

И это так. Познакомьтесь с Пэм. Пэм – это соседская девчонка. Пэм – младшая сестра Дженнифер Энистон. Пэм – посмотрите-как-естественно-развеваются-на-ветру-мои-волосы. И самое главное – она вообще не похожа на парик. Пэм – это прическа, о какой я всегда мечтала: шикарная и броская, но без претензий.

Еще раз бросаю взгляд в зеркало. Я начинаю узнавать то, что вижу в нем. Со дня, когда мне сказали, что у меня рак, я больше не должна была играть по правилам. Я могу делать, говорить и думать что хочу Все меня жалеют, все хотят протянуть руку помощи. Иногда я переживаю, что это заставит меня забыть о жизни, которая мне по-настоящему нравится. Каждый раз, когда я примеряю новый парик, я слышу: “Ого, этот тоже здоровский. Как же классно ты со всем этим справляешься”. Звучит цинично, но рак производит на людей впечатление. Они думают, что восхищаются тем, как я справляюсь с ним, но я ни с чем не “справляюсь” – я просто так живу.

Мои парики помогают мне скрыть то, что я хочу скрыть, и подчеркнуть то, что я хочу подчеркнуть. Выбранный парик соответствует каждому отдельному настроению. Рак со мной постоянно. Когда я засыпаю, просыпаюсь, хожу за продуктами. Но когда я в парике, я тоже здесь. То, что я вечно таскаю болезнь с собой, упрощает ситуацию и для меня, и для окружающих. Бывает так трудно понять проблемы других людей, и тут в игру вступают парики: я не могу придумать лучшего способа показать свою уязвимость, чем каждый день надевать новый парик.

Теперь мои парики позволяют легко переключаться между мирами. Как Платину меня привлекают мужчины с пятидневной щетиной и в мятых футболках, вытащенных с самого дна ящика комода. Но я также люблю отутюженные костюмы от Армани и подходящие им туфли, дополненные ослепительно-белой улыбкой, – это уже во вкусе Умы. Будучи Блонди, я люблю драчунов и ковбоев Мальборо, а болтливые тусовщики – это прерогатива Стеллы. Сью без ума от философов и впитывает их грандиозные идеи вместе с дымом косяка. А качок с золотым сердцем, но совсем без мозгов идеален для Дейзи. Мои парики все чаще становятся решением, а не проблемой.

Мартейн водит кабриолет, так что я могу почувствовать ветер в своих волосах. Пэм очень естественно колышется при каждом повороте, на каждом мосту. Дождаться не могу, чтобы увидеть выражение лица Роба. Сегодня я в седьмой раз удивлю его своим новым париком.

Я читаю письмо, написанное отцом, лежащим на смертном одре, его троим детям. Желание излить слова на бумагу – это то, что я легко могу понять. Я способна часами оттачивать панегирик, который смог бы прочесть мой отец. Знаю, это все равно что думать, будто скоро тебя не станет. Страх сопровождает меня все недели с момента постановки диагноза. Сейчас я боюсь даже больше, чем когда не знала, что представляет собой моя болезнь, когда все еще было совсем неизвестным, а “поправиться” казалось нереальным. Иногда я пытаюсь оттолкнуть страх, думая обо всех тех людях, что ушли до меня. Если смотреть на это под таким углом, мир вряд ли покажется одиноким. А одиночество – это то, чего я боюсь больше всего.

Мы сидим за угловым столиком в любимом итальянском ресторане Роба. По пути в туалет я прохожу мимо кухни – пахнет здорово. Перед зеркалом я подправляю фальшивые брови и расчесываю Платину. Когда я возвращаюсь, Роб болтает с хозяином, Сальваторе. На столе два желтых браслета Livestrong [13] Фонд, созданный для поддержки людей, больных раком. .

“Это тебе, – говорит Сальваторе. – Роб рассказал мне про твою болезнь. Уверен, ты справишься. А вот наш сын, Марко, не смог. Он умер в прошлом году. Лейкемия”.

Я смотрю Сальваторе в глаза. Он и сам носит браслет. На какой-то момент, пока мы сидим и вместе пьем вино, его боль становится моей, а моя боль – его. Когда он уходит, мы с Робом натягиваем браслеты. Из-за этого я чувствую связь с ним, будто мы соединены неразрывно.

Несколькими часами позже я ползаю по сайту своего друга Лэнса [14] Имеется в виду велосипедист Лэнс Армстронг. и покупаю сотню желтых браслетов. Косвенно я обязана ему многим, слишком многим, чтобы мелочиться. Одна сотня желтых долларов, которая чуточку облегчит жизни прочих “лысиков”. Может, это и много, но десять браслетов смотрятся мелковато после рекомендации купить сто. Я подтверждаю покупку, радуясь, что внесла вклад в собственную судьбу.

Я ложусь в постель и прижимаюсь к Робу. Я чувствую себя испуганной, но держу это при себе. В любом случае я не знаю, что сказать. И простое “все будет хорошо” мне сейчас не поможет.

Перед началом облучения у меня отпуск. Две недели солнца, хорошей еды, французского вина, бикини и сандалий – и ни единого белого халата на горизонте. Две недели чистого счастья с Аннабель на юге Франции!

Когда мне было пять лет, в торговом центре продавалась мягкая игрушка, которую я хотела больше всего на свете и устраивала истерики, пока не получила ее. Ее звали Мино, и она была маленьким плюшевым котенком. Мино преданно делила со мной постель последние шестнадцать лет, а это гораздо больше времени, чем провел со мной любой из моих парней. Она была там же, где и я, но, думаю, ее любимой поездкой стало путешествие в Гималаи.