Софи ван дер Стап - Девушка с девятью париками

Проснувшись рано утром рядом с Аннабель, я завернулась в халат и уселась на подоконник. Я смотрю на улицу и чувствую себя ужасно хреново. Хреново, потому что спала, прижавшись к Аннабель, а не к Робу, который, скорее всего, провел ночь, прижавшись к кому-то другому. И еще хреново, потому что стремительно приближается мое новое сканирование, и мне страшно. Я все кругом ненавижу. Весь декабрь целиком, со всеми его традициями: Синтаклаас [15] День Святого Николая – голландский аналог Рождества, отмечается 6 декабря. , Рождество, Новый год – я боюсь всего этого. Семейные ужины, многочисленные закуски, устрицы и шампанское. В этом году я ненавижу праздник, вообще все ненавижу. Ненавижу себя за то, что осталась с разбитым сердцем, как последняя дура. А может, я ненавижу себя, потому что знаю, что сама все это устроила. Ненавижу, что скучаю по объятиям Роба больше, чем по объятиям Аннабель, которая всегда рядом. Ненавижу колющие боли в теле, из-за которых мне кажется, что я умираю. Ненавижу свою дурацкую опухоль и всю ее кошмарную семейку. Ненавижу рак. Ненавижу свое тело.

Я нетерпеливо смотрю на часы. Завариваю еще одну чашку чая и наблюдаю за своей рукой, пальцы которой барабанят по столу следующие восемь минут. У меня есть план. Я беру телефон и звоню своим врачам. Одному в Амстердам, другому в Роттердам. Я уговариваю обоих перенести дату сканирования. Я немного преувеличиваю свои боли. Говорю, что чувствую себя хуже обычного. Как можно им объяснить, что боль и неопределенность гораздо тяжелее переносить без Роба? И как я объясню это своим родителям, сестре и всем остальным в моей перепуганной семье? Тетя Кристин поймет. Я звоню ей и через полчаса телефонного разговора все еще всхлипываю. Она тоже рыдает. Повесив трубку, я звоню маме, которой только что звонили из больницы, поскольку мой телефон был занят. Мне надо кое-что объяснить.

– Мам?

– Привет, дорогая, как ты себя чувствуешь? – ее голос кажется напряженным и обеспокоенным. И, как обычно, немного грустным.

– Не очень. Я перенесла дату сканирования. Не могу вынести неопределенность. Только не когда нет Роба.

– Понимаю, милая. Мне сейчас звонили из больницы и сказали, что сканирование назначено на вторник, 29-е. Я могу пойти с тобой?

– Не знаю. Я хочу, чтобы Юр пошел. Спрошу, сможет ли он.

– Хорошо, солнышко. Ты когда собираешься домой? Я заварю чай.

– Я скоро буду, – вешаю трубку.

Аннабель спускается ко мне. “Я с тобой. Мы все с тобой”, – говорит она.

Я часто забываю об этом. Все вокруг думают обо мне, хотят быть рядом. Иногда это тяжело осознать, но я вообще ни дня не была одна. Когда я приезжаю домой, мама читает газету за кухонным столом. Она ждет меня с заваренным чаем.

– Привет, дорогая, – говорит она, наполняя мою чашку.

– Привет, мам.

– Ты поговорила с Юром?

– Оставила ему сообщение.

Она смотрит на меня с нежностью.

– Тебе не нравится, что я перенесла сканирование?

– Конечно, нет, дорогая. Неопределенность бывает хуже рака. Знаю, тебе было тяжело расстаться с Робом. А плюс-минус несколько дней диагноз не изменят. В противном случае врачи не согласились бы перенести сканирование. Если это тебя успокоит, то оно того стоит.

– Спасибо за понимание, – я смотрю на нее, силясь догадаться, о чем она думает. – Ты боишься, что рак вернется?

– Мой рак?

– Да.

– Временами все еще боюсь. Ты была такой умницей, что помогла мне забыть о моих собственных страхах, многим женщинам так не повезло. Я стараюсь настроиться на позитивный лад.

– Это не всегда просто, – говорю я.

– Это чертовски трудно, – мама тепло смотрит на меня. В ее глазах слезы. Она так старается спрятать их от меня. Сейчас, глядя на нее, я понимаю, что она с самого начала скрывала их от всех нас. Как делала в прошлом году и я, до того как мы поменялись ролями. Сложно представить себе людей ближе, чем мы с ней, но мы все еще прячем друг от друга слезы. Мы кажемся сильнее, чем есть на самом деле. Может быть, дурача весь окружающий мир, мы дурачим и самих себя.

– Мама, давай пообещаем, что, когда все это закончится, будем вместе ходить на все следующие проверки.

– Я бы этого хотела, Софи.

– Я тоже.

Наконец мы обе плачем. Мы тянемся друг к другу через кухонный стол.

Возможно, новая прическа поможет. Другая личность, которая вообще ему не принадлежит. Возможно, новая Софи поможет мне забыть себя прежнюю, влюбленную в Роба. Или, может, он еще сильнее в меня влюбится, когда увидит – такую красивую и загадочную. Я иду в театральный магазин за смелой платиновой блондинкой, чьи волосы спускаются до талии. Немного экзотично, но очень сексуально: идеально для моего нового статуса одиночки. Я называю ее Бебе – в честь Бебе из Андалусии. Затем я покупаю кое-что из косметики, соответствующее новому образу, – черную подводку и фиолетовые тени.

До последнего сканирования еще шесть дней.

С подачи соседей меня позвали в редакцию амстердамского журнала NL20 – модного издания, которое пишет обо всем самом важном и интересном в городе. Соседи отправили им мою писанину, и редакторы NL20 пригласили меня на интервью. Молодой мужчина сидит напротив меня, кивая, из-за чего его дреды летают перед моим лицом.

– Мне нравится, как ты пишешь. Из-за париков у тебя сложился уникальный подход. Если ты сможешь превратить все свои приключения в журналистику, я думаю, это будет нечто. Мы дадим тебе испытательный срок на ближайшие два месяца и, если все пойдет хорошо, сможем обсудить возможность штатной работы.

Внешне Бебе совершенно спокойна, но внутри меня все скачет от радости. Никогда бы не подумала, что благодаря раку смогу получить работу.

Мимо проходит гей в разноцветном спортивном костюме Adidas.

– Боже, я о-о-обо-о-ожа-а-аю твои волосы, – восклицает он, сопровождая это театральными жестами. Всего через неделю носки волосы Бебе потеряли свою упругость, но это придало им легкий налет ретро, и они стали суперпрямыми. Мне это вроде как нравится, тем более если учитывать, что Бебе обошлась мне всего в тридцать евро.

Я улыбаюсь в ответ, не зная на самом деле, что и сказать. Я все еще немного ошарашена.

– Это Луис. Он составляет афишу и ведет пару других рубрик вроде “Примерочной”.

– “Примерочной”?

– Он ловит людей на улице и расспрашивает об их стиле.

– Не всех подряд, – встревает Луис. – Только стильных. На прошлой неделе у нас была афганка в парандже в цветочек.

– А, паранджа. Очень модно.

– Как ты, вероятно, видишь, атмосфера здесь очень расслабленная, – продолжают Дреды.

Я смотрю по сторонам. Дреды не преувеличивают. Сам он босой и в гавайской рубашке. В руке у Луиса ракетка для пинг-понга. Атмосфера здесь совершенно безбашенная, и мне это нравится. Прямая противоположность раковому корпусу.