Array Антология - Есенин глазами женщин

После похорон начались концерты, посвященные Есенину. В Художественном театре пел Собинов, читал стихи Качалов.

Но потом пошла спекуляция на смерти Есенина. Очень уговаривали и меня выступать на этих концертах. Читать стихи, посвященные мне. Я, конечно, отказалась. Но устроители все-таки как-то поместили мою фамилию на афише.

В день концерта Галя Бениславская привела ко мне младшую сестру Есенина – Шуру, почти девочку. Ей тогда, наверно, не было и пятнадцати лет. Галя сказала, что Шура хочет идти на концерт послушать, как я буду читать.

– Я не хочу, чтобы Шура ходила на эти концерты. Вот я и привела ее к вам, чтобы вы почитали ей здесь.

– Галя, я не буду читать на концерте. Я не поеду.

Как просияла Галя, как вся засветилась!

…Вскоре после смерти Есенина я уехала работать в Брянский театр.

<1939>

Как-то в декабре 1924 года я вышла из школы и направилась домой. На углу я заметила молодого человека выше среднего pocтa, стройного, русоволосого, в мягкой шляпе и в заграничном макинтоше поверх серого костюма. Бросилась в глаза его необычная внешность, и я подумала, что он приезжий из столицы.

…В Батуме я снимала одну комнату вместе с сестрой Катей, 23-летней девушкой, тоже учительницей. Нашей непосредственной соседкой была массажистка Елизавета Васильевна Иоффе, которая дружила с нами, особенно с Катей. Она знакома была с Повицким, журналистом.

В тот же день вечером Иоффе ворвалась к нам в комнату со словами: «Катра, Катра, известный русский поэт хочет познакомиться с нашей Шаганэ». Есенин с Повицким были в это время у нее. Мы пошли. От нас и гостей в крохотной комнатке Иоффе стало невозможно тесно. После того как мы познакомились, я предложила всем идти гулять в парк. Больше подробностей этой первой встречи я не могу вспомнить.

На следующий день Есенин с Повицким опять зашли и предложили нам принять участие в литературном вечере, где мы могли бы встретить и других их знакомых. Вечер должен был состояться на квартире Повицкого, в которой жил и Есенин. Мы решили прийти.

…На следующий день, уходя из школы, я опять увидела его на том же углу. Было пасмурно, на море начинался шторм. Мы поздоровались, и Есенин предложил пройтись по бульвару, заявив, что не любит такой погоды и лучше почитает мне стихи. Он прочитал «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» и тут же подарил мне два листка клетчатой тетрадочной бумаги, на которых стихотворение было записано. Под ним подпись: «С. Есенин».

Есенин прочитал еще два стихотворения, которые, как он пояснил, были написаны им в Тифлисе («Улеглась моя былая рана…», «Я спросил сегодня у менялы…»). Конечно, я задала ему тут же вопрос: кто же такая Лала? Он ответил, что это имя вымышленное. Тогда я не поверила, но много лет спустя поняла, что это было правдой.

В одну из последующих наших встреч, которые теперь происходили почти ежедневно, он прочитал новое стихотворение «Ты сказала, что Саади…».

…Когда Есенин встречал меня в обществе других мужчин, например моих коллег-преподавателей, то подходил сам, знакомился с ними, но уходил обязательно со мной.

Всегда приходил с цветами, иногда с розами, но чаще с фиалками. Цветы сам очень любил.

4 января он принес книжку своих стихов «Москва кабацкая» (Ленинград, 1924 г.), с автографом, написанным карандашом: «Дорогая моя Шаганэ, Вы приятны и милы мне. С. Есенин. 4.I.25 г., Батум».

Вместе с книжкой он принес фотографию, на которой на берегу моря запечатлены он, Повицкий и еще двое незнакомых мне мужчин, с написанным на обороте стихотворением «Ты сказала, что Саади…». Над стихотворением была надпись: «Милой Шаганэ», а под стихотворением подпись: «С. Есенин». Текст стихотворения состоял из четырех строф, как в первой публикации его.

…Есенин интересовался нашей национальной поэзией. Соседи имели «Антологию армянской поэзии» в переводах Брюсова, и Сергей Александрович, бывая у нас, нередко просил принести эту книгу и читал ее. Особенно живой интерес проявил он к Чаренцу и, узнав, что последний будет в Батуме, нетерпеливо ждал его и часто спрашивал: «Ну что, не приехал ваш Чаренц?» Но Чаренц прибыл в Батум после отъезда Есенина в Москву.

Шаганэ Тальян

Есенин был добрым, чутким человеком. Тогда нередко встречались беспризорные, и, бывало, ни одного из них не оставлял без внимания: остановится, станет расспрашивать, откуда, как живет, даст ребенку денег, приласкает. В такие минуты он вспоминал свое детство, говорил, что вот он тоже был когда-то ребенком, беспечно резвился и бегал. Однажды, увидев беспризорных ребятишек, Есенин сказал мне приблизительно так: «Вот, Шаганэ, там и Пушкин, и Лермонтов, и я».

Однажды в конце декабря шел сильный снег – явление очень редкое в Батуме. На второй день Есенин приехал к нам на санях, оживленный, веселый, и мы отправились кататься по Махинджаурской дороге. Мы впервые ехали на санях, и, наверное, Есенин хотел показать нам, мне и сестре, всю прелесть этой езды. На полдороге он, извинившись, попросил разрешения сесть на козлы: гнал коня, смеялся, веселясь как ребенок. Потом говорил, что ему нравятся лошади, запах навоза.

Животных он действительно любил. Увидит бездомную собаку, купит для нее булку, колбасу, накормит и приласкает. Глаза его в это время становились особенно ласковыми и добрыми. У Повицкого была собака, которую Есенин часто ласкал.

…Сергей Александрович любил приходить по вечерам, пить чай с мандариновым вареньем, очень понравившимся ему. Когда я отсылала его писать стихи, он говорил, что уже достаточно поработал, а теперь отдыхает. Если он не встречался со мною на улице, то непременно приходил к нам домой.

Как-то я заболела, а сестра уходила на службу. Все три дня, пока я болела, Сергей Александрович с утра являлся ко мне, готовил чай, беседовал со мной, читал стихи из «Антологии армянской поэзии». Содержание этих разговоров мне не запомнилось, но можно отметить, что они были простыми, спокойными.

Есенин взял себе на память мою фотографию, причем он сам ее выбрал из числа других.

Это снимок 1919 года. Я снята в гимназической форме. На обороте карточки я своей рукой сделала надпись.

В другой раз он сказал мне, что напечатает «Персидские мотивы» и поместит мою фотографию. Я попросила этого не делать, указав, что его стихи и так прекрасны и моя карточка к ним ничего не прибавит.

…Незадолго до отъезда он все чаще и чаще предавался кутежам и стал бывать у нас реже.

Вечером, накануне отъезда, Сергей Александрович пришел к нам и объявил, что уезжает. Он сказал, что никогда меня не забудет, нежно простился со мною, но не пожелал, чтобы я и сестра его провожали. Писем от него я также не получала.