Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)

Или еще – у каждого ученика должен быть стандартный набор канцтоваров: пара ручек, простые карандаши, линейка, стерка и точилка для карандашей. У меня все это было. У Таньки – только ручка. Когда мы на уроке что-то чертили, то делали это все одновременно. Танька же просто вырывала у меня из рук карандаш с линейкой, рисовала все, что нужно, у себя в тетради, потом возвращала мне – успевай потом чертить как хочешь. Танька была из многодетной семьи, и иногда я слышала от нее рассказы про какую-то гуманитарную помощь родителям со стороны государства. Поэтому говорю ей как-то: «Таня, если у тебя нет денег на карандаши, линейку и стерку, – давай я тебе куплю, я же из-за тебя ничего не успеваю». А она с ухмылкой ответила: «Хочешь – покупай, но я не буду носить их в школу. Если купишь – тогда сама их и носи для меня!»

Кому все это приятно будет? Поэтому я пересела за другую парту, к той Тане, с которой я и теперь дружу по истечении многих лет после окончания школы. А та Танька ходила ко мне извиняться, звала меня обратно сесть с ней, но я не вернулась.

В девятом классе с этой моей бывшей подругой Таней произошла еще одна история, которая началась смешно, а закончилась грустно. В восьмом и девятом классах у нас историю вел молодой мужчина лет тридцати. Не знаю, был ли он женат, но был он каким-то озабоченным по части девочек. Если отвечаешь у доски, то он просит, чтобы становились возле его стола.

И если девочка отвечает хорошо, то он одобрительно похлопывает ее рукой по пояснице и приговаривает: «Очень хорошо, Света (Таня, Оля и пр.), ты все очень правильно говоришь». Если же халтуришь, то похлопывание все равно будет, только слова другие: «Надо больше заниматься!!! История – это же так интересно!» – и в том же духе.

История – предмет устный, поэтому Таньке я ничем не могла помочь – ей надо было учить самой. А тут ее в очередной раз родители прессанули из-за оценок, и села она вечером зубрить историю, чтобы получить в четверти четверку. За ней приехали друзья на машине, но она не пошла с ними тусоваться – о, как! Наступает урок истории. Танька выходит к доске и отвечает на четверку. Учитель ее похвалил, но за четверть поставил ей трояк, потому что троек же у нее больше было. Танька пришла в ярость. Схватила учебник истории, с размаху треснула им по учительскому столу и закричала: «Да я из-за вашей вонючей истории с пацанами гулять не пошла!» И дальше в том же духе. Учителя эта буря эмоций сильно позабавила: «Так в чем проблема? Выучи историю и гуляй!» Он взял Танькину книжку, поднес к носу, понюхал и говорил: «И ничем эта история не воняет».

Потом как-то Танька не пришла в школу, и нашего историка по совпадению тоже не оказалось. Мы просто тихо сидели в классе и занимались своими делами. Только Танька мне накануне рассказала, что она со своими друзьями гуляла поздно вечером и они не то случайно, не то умышленно встретили этого историка, и пацаны ему сильно накостыляли. Не знаю, видел ли он Таньку среди этих пацанов, а если видел, то узнал ли…

В общем, Танька не появилась в школе, когда должен был быть урок истории, а меня попросила держать ухо востро и разведать для нее обстановку – что там и как.

Наши девчонки где-то подслушали, что историк пришел в школу с «фонарем» под глазом и наврал директрисе, что его сбила машина и что-то еще в этом духе. Его из школы уволили. Кто-то потом рассказывал, что его видели в магазине, где он грузчиком работал. В общем, сломали человеку жизнь. Почему его уволили, я так и не поняла…

Для меня же школа была очень тяжелым испытанием, поэтому тот день, когда я ее закончила, был одним из самых счастливых дней в жизни!

Сейчас, оглядываясь на свою жизнь, я вижу на месте временного отрезка – 1995–2005 годов – под названием «школа» черную глубокую яму. Хотя предпочитаю оценивать жизненные ситуации с точки зрения плюсов и минусов, но школа под это правило никак не хочет подпадать.

У нас в красноярской школе № 21 не было школьного братства: дружили по двое, по трое, не более того. Не помню совместных походов классом куда-либо, кроме как убирать мусор в парке. Не помню ярких уроков. Зато хорошо помню различные оттенки разочарования, ощущение потерянности, бессмысленности нахождения в этом учреждении. В памяти всплывают тщетные попытки учителей навести дисциплину. В это время слово «крик» для меня стало вполне осязаемым образом, спутником бесконечных школьных будней.

Позже я узнаю, что такое явление называется двоемирием: в школе я была спокойной, послушной девочкой, почти отличницей, а в душе ненавидела всю школьную систему. Понимала, что бунт не приведет ни к чему хорошему: бежать с тонущего корабля было некуда. В одной из близлежащих школ учились дети богатых родителей, другая была для моих родителей пугающе экспериментальной. До сих пор со страхом вспоминаю это ощущение школьных лет: просыпаться утром с острым нежеланием жить.

Опишу несколько особенно ярко запомнившихся картинок школьного периода.

1995 год. Первый класс.

На линейке мне торжественно вручили букварь и книжку с заданиями. Дома букварь был прочитан за 15 минут. Я была в недоумении: а чему, собственно, он может научить? Бегло читать я научилась по большим интересным книгам еще до школы. Книжка с заданиями в порыве счастья была исписана за пару часов: вот она была совершенно новым для меня явлением. В течение учебного года о ней никто не вспоминал, а в апреле учительница попросила эти книжки принести в школу. Чистыми. Свою, исписанную от и до, я оставила дома. Осталось загадкой, зачем же их выдавали.

Учительница физкультуры, безусловно, считала, что ее предмет – самый главный. По ее мнению, без тренировки пресса мы не сможем родить, а без отжиманий никогда не накормим ребенка грудью. Она всегда говорила, что ее воротит от курящих и пьющих пиво девушек. Ко мне она обращалась исключительно по фамилии, несмотря на то что я исправно посещала все занятия и, как мне казалось, заслужила хоть однократное обращение по имени. На своих уроках она включала видеокассету с упражнениями, мы повторяли их, а она смотрела на нас, сидя на стуле. Однажды в очереди в кинотеатре я услышала знакомый голос, обернулась и увидела за столиком кафе нашу учительницу физкультуры с бордовым от выпитого алкоголя лицом, сидящую на коленях у мужчины сомнительного вида. Мне стало очень стыдно и захотелось провалиться сквозь землю. Наверное, именно в этот момент во мне родилась острая неприязнь к людям, чьи слова сильно расходятся с поступками.

Дом. Иду к холодильнику. Меня окликает папа, просит подойти к телевизору. Там в новостях показывают мой «второй дом». В сюжете говорят о том, что гражданский муж директора школы, по совместительству учитель физкультуры, приторговывал героином, который расфасовывал в нашем кабинете химии. На заработанные таким способом деньги был построен кирпичный дом рядом со школой и гаражи, где стояло несколько иномарок. Это известие, конечно, сильно удивило меня. Но не шокировало: я ожидала чего-то подобного. Вот такой оказалась наша школа с «эстетическим» уклоном. Нельзя сказать, что наш район был криминализированным, но к виду шприцов с кровью под окнами студенческого общежития я привыкла.