Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)

Мы катались вечерами на его мотоцикле, а когда совсем похолодало, ходили каждый день в кино на последний сеанс, и Сережка, предлагая погреть мне руки, сжимал мои пальцы в своих больших сильных ладонях и целовал их горячими губами, щекоча шелковистыми усиками, едва пробивающимися над верхней губой. Я жила на квартире у колхозного парторга, прийти домой после одиннадцати часов вечера страшно было даже подумать, и мы каждый раз, взявшись за руки, неслись из клуба бегом, боясь опоздать.

Теперь на уроках физики, как бы я ни отвечала, в журнале неизменно появлялась «двойка». Меня это не трогало, так как мои мысли и чувства находились в другом измерении. И если бы не классная руководительница, я так и плыла бы по волнам своей первой любви, нимало не заботясь об успеваемости. Тамара Георгиевна, обнаружив в журнале среди «пятерок» и «четверок» по другим предметам кучу «двоек» по физике, быстро выяснила, в чем тут дело, и потребовала собрать педсовет, который постановил мне сдавать зачеты по физике другому учителю, а Алексей Сергеевич сделался со мной подчеркнуто вежлив и официален.

Мой друг Вовка вдруг стал молчалив и угрюм. Он наотрез отказался жить на квартире и каждый день ездил на попутках домой, а то и ходил пешком. Я присоединялась к нему по субботам и понедельникам. Однажды, в одну из ноябрьских суббот, рейсовый автобус сломался (с ним это часто случалось), и мы с Вовкой отправились домой пешком. Сережа проводил нас до парома и несколько минут махал мне рукой. Вовка, нахмурясь, отошел в другой угол, а я осталась у сходней, чтобы подольше видеть любимого. На середине реки перевозимые на пароме вместе с людьми телята, испугавшись голоса пьяного паромщика, которому приспичило спеть частушку, кинулись к моему краю. Паром накренился, я едва успела схватиться за поручень и тут же с ужасом почувствовала, как ледяная вода, обжигая мне ноги, хлынула в сапоги. Иссиня-бледный Вовка бросился ко мне, рванул за руку, увлекая на другой конец парома. Он вылил воду из моих сапог, снял с себя носки и велел мне переодеться. Нам повезло: в нашу сторону шла попутка. Через несколько минут у меня зуб на зуб не попадал. Вовка расстегнул куртку, обнял меня, укрывая ее полами. Прижимаясь к его груди, я слышала, как бешено стучит у него сердце. Через полчаса я перестала чувствовать свои ноги, думаю, и Вовка тоже: резиновые сапоги на босу ногу вряд ли грели.

К вечеру я слегла с высокой температурой. Как ни странно, друг мой после этого происшествия повеселел и сделался чрезвычайно общителен и разговорчив. Он продолжал учиться, а я болела. Вовка каждый день приносил мне домашнее задание, делал со мной уроки и трещал без умолку, забалтывая меня насмерть. Мне было грустно: я скучала по шелковым кудрям. И вот однажды, дней через пять после случившегося, вечером под моим окном вдруг раздался треск мотоцикла, и в дверном проеме появилась моя любовь в мотоциклетном шлеме и в грязи по самые уши. Стоя на пороге моей комнаты, он смущенно и радостно улыбался, глядя на меня своими шоколадными глазами; в одной руке он держал заляпанные грязью сапоги, в другой – кулек конфет, а из рваного носка на правой ноге выглядывал красный от холода палец. Я так обрадовалась, что потеряла дар речи и только протянула к нему обе руки. Сережка, почему-то на цыпочках, подошел к моей кровати, наклонился, отведя назад занятые руки, и поцеловал меня прохладными нежными губами. Это был наш первый поцелуй. Он был таким сладким, что потом мы уже не могли остановиться и целовались без конца и где попало. В школе, одновременно отпрашиваясь с уроков, мы встречались под лестницей на второй этаж и целовались как сумасшедшие. За этим занятием нас однажды и застукала моя классная руководительница. Все могло закончиться исключением из школы. Но спасибо ей, эта умная и добрая женщина нашла для нас такие слова, которыми, не обидев, убедила нас не давать волю своим чувствам хотя бы в школе.

Вовка как-то отдалился от меня, но я всегда чувствовала его неустанное внимание. Его глаза постоянно следили за мной. Ослепленная переполнявшим меня счастьем, я не обращала внимания на то, что теперь мой друг почти никогда не улыбался. Лишь на выпускном вечере, когда он одновременно с Сережей подлетел пригласить меня на танец, я вдруг увидела, какие грустные у Вовки глаза. Тогда я не пошла танцевать ни с одним из них: я заметила, как все в зале с интересом смотрят на нас, ожидая, кого же я выберу. А я пригласила на танец стоящего рядом физрука. После выпускного Сережа пошел провожать меня домой. О Вовке я даже не вспомнила. Восемь километров до моего поселка мы шли всю ночь. У калитки моего родного дома мы поцеловались распухшими губами в последний раз и расстались, как оказалось, навсегда: через два дня Сережу призвали в армию. Писать письма мы оба оказались не любители, а дальнейшая жизнь сложилась так, что больше мы с ним никогда не встретились.

Ночью я ревела от тоски по Сереже, а днем мы с Вовкой готовились к поступлению в институт. Мы валялись на покрывале под палящими лучами солнца у нас в огороде и пересказывали друг другу учебник истории. Однажды, прикрыв глаза, я слушала Вовкин монотонный голос, стараясь не отвлекаться на мысли о Сереже, как вдруг почувствовала на своих губах горячее Вовкино дыхание и услышала хриплое:

– Научи меня целоваться.

Широко открыв от изумления и неожиданности глаза, я спросила у него довольно ядовито:

– Вы, сэр, на солнышке перегрелись, что ли?

Лицо у Вовки стало пунцовым. Опустив ресницы, он тихо сказал:

– Знаешь, сколько раз вы с Сережкой поцеловались, когда шли с выпускного? Я сосчитал: сто шестьдесят четыре раза.

– Ну и дурак. Зачем ты это сделал?

Вместо ответа Вовка поднял на меня невыразимо грустные глаза и спросил, неровно дыша и близко наклонившись к моему лицу:

– Можно тебя поцеловать?

Я молча закрыла глаза, а он на миг прижался к моим губам своими неумелыми губами, потом вскочил, собрал книжки и убежал. На следующий день Вовка уехал в Архангельск поступать в институт, а я отправилась в Вологду за тем же самым. Жизнь развела нас в разные стороны. И только через много лет я поняла смысл очень мудрой русской пословицы: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем».

– В этом классе невозможно вести уроки! – возмущенно сетовала математичка. – Они все поголовно друг в друга влюблены! По классу летают записочки, до перемены дотерпеть не могут. Вызываю к доске задачу решать, а они начинают глазки строить, переглядываться. Какие уж там интегралы с дифференциалами! С этим мириться нельзя! Надо что-то делать, дорогие товарищи родители! Серьезно поговорите с вашими детьми. Ведь класс-то вы-пуск-ной!