Дмитрий Быков - Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)

– Достаточно!

Те, ком у не досталось от мен я «подарка», разочарованно поплелись к своим партам, мне стало их жалко, и я обнадежил:

– Остальным через пару дней оценки выставлю.

На уроке физики, раскрыв журнал и не глядя в него, учительница сказала:

– Отвечать пойдет Лопатин. У тебя за четверть может быть тройка. Ответишь хорошо – будет четверка.

Но, взглянув в журнал, тут же осеклась:

– Да все нормально…. Четыре будет у тебя. Садись!

Она растерянно смотрела в журнал и бормотала:

– Вот, Еланского хотела спросить…. Такое впечатление, что у вас кто-то другой вел урок и поставил оценки моим почерком.

– Нет-нет, Вера Николаевна! Вы вели урок! – хором начали уверять мы.

– Значит, начала стареть… склероз, – расстроенно произнесла учительница и на всякий случай возле каждой оценки в журнале поставила свою подпись. Своими сомнениями она, наверное, поделилась в учительской, потому что подписи возле каждой оценки появились и по другим предметам.

Но это не было мне помехой. На переменах я продолжал заниматься «темными делами» – ставить оценки и лихо расписываться за учителей. Мой друг Витька, как телохранитель, с криком: «Не мешайте каллиграфу!» – осаживал напиравшую толпу, следя за тем, чтобы меня случайно не толкнули под локоть.

Своим умением я сократил у себя количество троек за четверть, но не настолько, чтобы не вызвать гнев отца. И мне пришлось идти на следующее ухищрение. Я стащил в канцелярии школы пустой бланк табеля и поставил в нем оценки, какие хотел, а также подделал подписи учителей. Довольный своей работой, в конце четверти я показал табель отцу, он расписался и похвалил за хорошую учебу, и я спрятал фальшивку на книжной полке до конца следующей четверти. А настоящий табель я подписал почерком отца и сдал после каникул в школу.

В следующей четверти, чтобы исключить появление оценок в журнале из «ниоткуда», каждый педагог после своего урока начал забирать его в учительскую и передавать учителю, который будет вести следующий урок.

Теперь в начале занятий дежурный по классу собирал у всех дневники и складывал стопкой на край учительского стола, в них педагоги ставили заслуженные оценки и писали замечания. В конце недели родители должны были поставить «автографы» в дневниках своих чад, а в понедельник классный руководитель проверяла эти подписи.

Мой дневник запестрел двойками и тройками. Показывать отцу я не рискнул и, не задумываясь, купил второй дневник – для своего родителя, в котором ставил хорошие отметки и подписи учителей. Отец каждую неделю с удовольствием в нем расписывался. В дневнике для школы, в котором ставили отметки учителя, я аккуратно выводил отцовскую подпись. Классный руководитель, глядя в этот дневник, удивлялась и спрашивала:

– Неужели отец видел?

На что я смело парировал:

– Подпись же стоит!

Лето, скоро конец учебного года. В доме никого не удержишь, потому что сегодня воскресенье.

– Каллиграф! – кричит Витька в открытое окно. Отец выглянул и, увидев моего друга с футбольным мячом в руках, спросил меня:

– Тебя, наверное, зовет?

Я утвердительно кивнул головой.

– А чего каллиграф? – не унимался отец. У него было хорошее настроение, и ему хотелось поговорить.

– Ты же знаешь, что у меня почерк красивый, – радостно ответил я, предчувствуя игру в футбол.

– Ну, вот видишь? Отец плохому не научит. Красивый почерк на всю жизнь у тебя выработал. В дальнейшем пригодится… – начал «философствовать» отец. «Ну, завелся. Целый час теперь слушай его», – с досадой подумал я.

– Пап, ну, я пойду? Наша улица с соседней играет, – робко перебил я его, последним доводом показывая значимость футбольного матча.

– Давай… Только дневник покажи, – согласился отец и взял со стола ручку, чтобы расписаться. Я стремглав кинулся в свою комнату за портфелем. И, о ужас! Раскрывая его на ходу, я в спешке подал не тот дневник. Отцовское лицо от удивления вытянулось:

– Ни хрена себе! А где же пятерки!?

Моя рука невольно дернулась к портфелю за вторым дневником, но, опомнившись, я тут же спрятал ее за спину.

– Дай сюда! – заорал отец и сам достал из портфеля дневник. Положив себе на колени, он долго рассматривал «вещественные доказательства». Наконец, сообразив, что к чему, багровея от ярости, он еле выдавил:

– Да!.. Действительно каллиграф, – и схватил меня за шиворот. Я только краем глаза успел заметить мелькнувшие пятки моего друга, убегающего вдоль улицы.

В школу я пошел 1 сентября 1960 года. Для школы мне купили серый костюмчик-двойку – не серую суконную, колючую, почти солдатскую гимнастерку и такие же штаны, в комплект к которым прилагалась еще и форменная школьная фуражка с кокардой, на которой в обрамлении дубовых и лавровых листьев красовалась большая бука «Ш» и ремень с медной пряжкой, а нормальный цивильный костюм. Ну, а раз костюм, то не заплечный ранец, а портфель. Хотя, как помню, некоторые ребята пришли в первый класс именно в этом полувоенном одеянии. (Это как небольшой пример моего неуемного тщеславия и выпендрежничества.)

В пятом классе в день ленинского субботника был объявлен сбор металлолома. За несколько дней до этого в углу городского парка, рядом с которым мы в то время жили, я нашел старый ржавый электродвигатель, довольно увесистый, – полагаю, килограммов до десяти металла в чистом виде. И вот утром 22 апреля взял из дома кусок веревки, привязал эту железяку и потащил к школе. Теперь представьте расстояние от входа в городской парк у ДК Ленина по диагонали, до перекрестка с нынешними ул. Юбилейной и Карла Маркса и далее до школы им. А.П. Чехова. Потом ради интереса промерял по карте, – получилось примерно два километра.

И вот картина: одиннадцатилетний пацан, как бурлак, на веревке волочит за собой эту тяжесть. Никаких асфальтированных дорожек в парке в то время и в помине не было, так что тянулась за мной борозда, как от плуга. Половину парка по ровному месту я сгоряча протащил довольно быстро. Но потом начался подъем в гору. Улицы Юбилейной в нынешнем ее виде в то время тоже не было – была обычная грунтовая дорога. Когда я выполз из парка, был уже не то что в поту, а в мыле. А впереди еще столько же.

Но гордыня моя неумная преобладала над разумом, и я упорно, как муравей, тащил и тащил эту чертову железяку, предвкушая тот восторг, который она вызовет у одноклассников, восхитившихся моим почти что подвигом! Чем черт не шутит, а вдруг именно мой двигатель и станет главным вкладом в победу нашего класса над другими! Ведь вон он какой тяжеленный. И именно благодаря мне наш класс займет первое место! И все с восхищением посмотрят на меня – особенно одна девочка, Галя Белоглазова, в которую я еще с третьего класса был тайно влюблен!