Лев Федотов - Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А

– А мокро-то как кругом, да? – продолжала она.

Я промолчал.

– А вода может быть сухой?

– А почему бы нет?!

– А как ее сделать?

– А просто сушить так, как обычно сушат все вещи, – поучительно ответил я. – Повесить на веревке можно хотя бы, – добавил я.

– Воду-то?!

– Конечно, воду! – невозмутимо ответил я.

– Ай-ай-ай! – укоризненно покачала головой Леонора. – Как же это она будет держаться-то?

– Ну, ее можно прикрепить, перекинув через веревку или удержать, привязать! – пояснил я.

Очевидно, подобная тема очень веселила Нору, потому что она еще долго высказывала свои предложения о сушеной воде и о том, почему она всегда бывает мокрой.

Вдруг она переменила тему.

– А знаешь, что нам сегодня дали на обед? – спросила она, хитро поглядывая на меня.

Я, разумеется, не знал.

– Жареных грузовиков! – выпалила она.

– И вы уплетали их? – удивился я.

– Еще как! Только мотор я никак не могла раскусить!

– Да ну!

– Не веришь разве?

– Почему же?… Это возможно.

Я очень хотел понаблюдать за Исаакиевским собором во время такого густого снегопада, но, когда мы вышли на площадь, снег поредел, хотя и не сильно, но я все-таки заметил, что сквозь снежную пелену через всю площадь были видны лишь контуры собора и его молочно-серый силуэт.

– А теперь видишь, какой Исаакий? – спросил я у Норы.

– Вижу! Он теперь серый какой-то, почти белый совсем. А раньше был синий!

– А почему же так? Его опять, значит, покрасили, – спросил я, помня предыдущий наш разговор на эту тему.

– Он, наверное, от снега меняется… – осторожно ответила она. – Когда разная погода, то и он тоже разный! Ты бы нарисовал его с этого места! – попросила она.

– Попробую, – согласился я. – Может, получится что-нибудь.

– Получится! – уверенно сказала она.

– Не знаю. Заранее я не могу говорить.

– А когда нарисуешь?

– Как-нибудь нужно будет выйти и сделать. – И я решил и эту панораму тоже присоединить к ленинградской серии, так как просьба Трубадур стоила тщательного выполнения: вид на собор через всю площадь был далеко не плохим!

Открыла дверь Рая.

– О-о! Детвора идет! – воскликнула она. – А я уж, Лева, думала, что ты забудешь за Норой зайти!

– И ты совершила тяжкое преступление, – сказал я.

Когда мы с Норой стащили с себя верхнюю одежду, всю поголовно мокрую от талого снега, и включились полностью в домашнюю жизнь, Моня не замедлил спросить меня, где мы с Женей провели данный день.

– В Русском музее, – ответил я.

– А вот теперь, – произнес он, – не расспрашивая тебя о вашем впечатлении, я тебе прямо сразу скажу, что в Русском музее вы себя чувствовали более свободно, чем в Эрмитаже. Верно?

– Так, – ответил я, качнув головой.

– А потому что в Русском музее, – продолжал Эммануил, – картины более близкие вам по теме. Ведь верно?!

– Ты прав, как всегда, – ответил я. – В Эрмитаже картины не русские, и они нам несколько чужды. Ясно, что Русский музей был нам более ясен и близок.

– Между прочим, хочешь сегодня снова послушать трио Чайковского? – спросил он меня.

– С удовольствием.

– Я буду только уже выступать с другими музыкантами и не в консерватории, а в филармонии. Если ты придешь, то сравни предыдущее исполнение с сегодняшним.

– Обязательно! – согласился я. – Филармония – это куда я «Аиду» отвозил?

– Вот именно, – ответил Моня. – А теперь скажи мне по совести, ноты «Аиды» тебя многому научили?

– И ты спрашиваешь?! Ведь до сих пор я даже не знал, как она записана на нотах! К чести твоей, нужно добавить что я раньше никак не мог знать, что первый раз ноты ее я увижу именно в Ленинграде и именно при твоем содействии! Теперь у меня воспоминание о первой встрече с ее нотами будет связываться с Ленинградом! Видишь, как получается!

– Ну, что же! Я очень рад, – сказал Моня.

Немного погодя он ушел, сказав мне, что начало концерта будет в половине восьмого вечера.

Дядя Самуил собирался отправиться в город, чтобы кое-что закупить, а Рая собирала некоторые пожитки, так как она хотела сегодня вечером съездить с папой к Мониной мамаше, куда и Моня должен был приехать из филармонии после концерта.

Для Трубадур сегодня был знаменательный день: она должна была сегодня улечься спать одна, так как никого дома вечером не должно было быть. Поля, между прочим, отлучилась от нас на пару дней и уехала к сестре в Выборг. Таким образом, Нора готовилась ложиться спать сегодня полностью своими силами.

В семь часов Рая сказала мне, что пора моей душе мчаться на концерт. Я оделся и вышел. На улице было совсем темно. Снег лежал ровным ковром на земле, но воздух был чист, так как снегопад полностью прекратился.

Но мне не везло сегодня! Я вышел к остановке трамвая на Невском, но проклятый мною пятый номер упорно не желал появляться… Короче говоря, я опоздал.

Будучи не в духе, так как мне совсем не хотелось огорчать Моню (ведь он очень хотел, чтобы я был на концерте), я решил развеять свою мрачную думу и покрутить по улицам.

С Невского, по ул. Гоголя я отправился на площадь Воровского к самому подножию Исаакия. Собор был не освещен, казался мрачным и немым. Я обогнул его, поднялся к одной из его колоннад, подпиравшей его правый боковой портик.

Поднявшись по гранитным ступеням, покрытым снегом, я очутился под темными сводами. С одной стороны была мощная стена собора с громадной чугунной дверью, а с другой – ряд толстенных колонн, вроде геркулесовых столбов, уходящих ввысь. Каменные колонны были холодны и покрыты тонким, сверкающим от фонарей инеем. Между колонн открывались части панорамы на окружавшие собор здания, в которых весело светились окна, представляя собой красивую вечернюю картину.

Я подошел к двери собора и стал разглядывать ее рельефные украшения. Как и фасадная дверь Исаакия, она была сводчата и чрезвычайно высока. Я разглядел массивные чугунные черные ленты из громадных листьев, украшавших створки дверей, склонившихся ангелов, расположенных в полукруглых дверных нишах, под ангелами, также в нишах стояли какие-то святые с удивительно тупыми мордами; верхние части дверей скрывала густая тьма.

«Эх, это бы все нарисовать! – подумал я. – И эту дверь, и ряд колонн, и дома, видневшиеся между ними!»

Но включать этот вид в ленинградскую серию я не стал, а решил оставить его на следующий раз! Скажу вам откровенно, я ведь твердо был уверен, что не в последний раз вижу Ленинград.

Окружавшая меня обстановка была столь интересна и оригинальна, что я не мог оторваться от этого места и, наверное, свыше получаса провел под этими сводами, около мощных колонн собора.

Но вскоре я образумился и подумал, что, если Рая и дядя уйдут до моего прихода, то тогда не смогу попасть в дом, и я отправился домой.