Марина Ахмедова - Уроки украинского. От Майдана до Востока

— У меня в душе скорбь, молитва и упование на Бога, — в этот момент Кот протягивает руку батюшке. Прикрыв глаза, они стоят какое-то время, сцепив в едином порыве руки, соединенные чем-то высоким и больным, перетекающим сейчас из одного в другого.

— Легко ли стрелять в людей? — открывает глаза батюшка. — В людей, которых не считаешь врагами, а считаешь братьями заблудшими? Это больно.

Машина движется навстречу закату, розовой полоской обозначившемуся в темнеющем небе. По обеим сторонам дороги виднеются каркасы обожженных строений. Неподалеку от Красного Луча блокпост, который вместе с ополченцами охраняет белый Ленин, одетый в каску, с георгиевской ленточкой на груди и гранатометом в руке. Рука ополченца в перчатке с обрезанными пальцами принимает мой паспорт.

— Наконец-то я держу его в руках, — торжественно сообщает он, глядя на красную обложку. — Это божественно. Скоро у меня будет такой же!

Дорога лежит на Дебальцево. Неподалеку от этого населенного пункта машина тормозит из-за огромной стаи воронов. Одни сидят на дороге, другие молча кружат. Машина едет медленно, сгоняя и объезжая птиц. Через несколько минут украинский блокпост.

Военный с красным лицом, направив автомат в сторону машины, с неразборчивым воплем выбегает из укрытия. Дверцы открываются. Слышатся крики. Несколько мужских рук хватают меня и сбрасывают в узкое бетонное углубление. Через несколько секунд дорога, еще недавно черная от воронов, становится белой от вспышек огня. Начинают работать «Грады».

— Проклятая Россия, — слышится голос молодого солдата сверху. — Проклятая Москва. Проклятые оккупанты.

Яма с одного конца перекрыта железным листом. Я замечаю в углу старую женщину. Вобрав голову в плечи, она молится. Я выглядываю из ямы. Стемнело. Небо прорезает узкий серп месяца. Встречаюсь глазами с украинским солдатом, который сидит на земле, пригнув голову.

— Они же такие твари, эти россияне, — говорит он. — Вы вспомните, как они себя всю жизнь вели. Только Украина голову поднимет, Россия ее лицом в грязь! Только снова поднимет, как Россия ее снова топит. Проклятые!

Слышатся крики. Сверху лающие голоса отдают неразборчивые приказы. Потом тишина.

— Какую молитву вы читаете? — спрашиваю старуху.

— «Отче наш», — отвечает она. — Я тут рядом в хате живу. Я теперь читаю ее каждый раз, как из хаты выхожу. А утром вот сон приснился. И Ваньке тоже сон похожий приснился.

— Кто такой Ванька?

— Да мальчишка соседский. Ему десять лет. Мы раньше не дружили, он с отцом жил. А как тут началось, вместе сидели в подвале. Потом отца забрали, мы так и не поняли, кто его забрал. Сначала он тут как в тюрьме сидел. Но мы считаем, что сам виноват: напился и спьяну пришел сюда, к нацгвардии, правду им высказывать. С этого все и началось. Но теперь, говорят, он попал к дэнээровцам. А они ж его живым не отпустят. Ванька утром пришел и говорит: теть Маш, приснился мне сегодня сон — на вашу черную курицу напали два красных петуха. Наверное, папку убили. А мне тоже сон снился. Снилось мне, в сарай… — она замолкает, и мы пригибаемся к полу, — собака раненая забежала, — заканчивает она, когда залп стихает. — И я тоже так сразу подумала: значит, убит Ванькин-то отец. А Ванька мне сегодня полы намыл, буряк весь выполол, коз выдоил и говорит: «Теть Маш, все буду делать. Не отдавайте меня им в детдом».

— А вы отдадите?

— Нам пенсию не платят. Денег у меня на содержание нет… Но я не отдам Ваньку никому, — с надрывом говорит она. — Ваньку я никому не отдам. Нет-нет-нет, — трясет головой.

Обстрел прекращается. Украинские военные помогают мне выбраться из ямы и, не проверив паспорт, сажают в машину. Наступает ночь, но розовая полоска на небе держится и еще долго не уходит.