Сборник - «С Богом, верой и штыком!» Отечественная война 1812 года в мемуарах, документах и художественных произведениях

Во время этих споров наступила ночь.

Эта новая битва, а главное – далекое расстояние, в каком находилась от нас дивизия Партоно, сильно обеспокоили императора, который боялся за безопасность мостов. Он вернул на левый берег дивизию Жирара и поручил Виктору организовать для охраны перехода очередное дежурство и разослать по всем направлениям сторожевые пикеты, во избежание всяких неожиданностей. Вице-король подошел уже близко и возвестил через своего штабного офицера, что 4-й корпус может перейти мост, приблизительно около 8 часов вечера. Приказ этот не был объявлен во всех хижинах, так что многие по неведению, а другие по лени и беспечности остались.

Остаток королевской гвардии, около 500 человек, последовал тотчас же за принцем…

Некоторое время, приблизительно двадцать минут, мост оставался свободен. Потом подошли вместе 1-я и 2-я дивизии и перешли мост повзводно, по пять-шесть человек в ряд. Спустя четверть часа мост опять был свободен, а затем уже пришла дивизия Пино. По собранным мной документам, состав нашей армии в наличности был тогда около 32 500 пехотинцев и 4 тысячи кавалерии.

16 ноября

Зембин

Почва позади сожженной деревни, где мы стояли лагерем, была сплошным болотом до самой реки. Чтобы пройти, не увязнув и не провалившись, приходилось выискивать более замерзшие места. Такая была темь, такой ветер, снег, сырость и холод, что мы принуждены были все время двигаться и бегать, чтобы не замерзнуть…

В остальную часть ночи с 15-го на 16-е Даву со своей артиллерией и с артиллерией итальянской армии перешел на правый берег. На левом же берегу и в Борисове оставалась только дивизия Партоно и бригада кавалерии Далейтра. На высотах Студянки стояла дивизия Жирара и бригада легкой кавалерии под командой Фурнье – всего было 6 700 пехотинцев и 900 кавалерии, огромное количество отставших солдат и, наконец, повозки, которые не успели или не желали переправиться через реку.

Целью императора было, главным образом, привлечь внимание противника на низовья Березины и свободно соорудить мосты у Студянки. Достигнув же этого, император нашел ненужным оставлять французский арьергард в Борисове и дал приказ всем соединиться с передовыми отрядами.

Установив, насколько было возможно, некоторый порядок в толпе отсталых солдат и тех лентяев, которых нельзя было никак принудить выступить в поход и перейти мосты, которые были свободны в течение части ночи, Партоно вчера в 2 часа дня уже собрался выступить, как вдруг явился офицер генерального штаба и, по своему ли побуждению или в силу данного приказания, объявил ему, что он должен ночевать в Борисове. Несчастная ошибка!

Это поставило вскоре в самое отчаянное положение французского генерала.

Слыша все время пушечные выстрелы со стороны дороги, по которой мы должны были отступать, и видя кучу возов и множество солдат, быстро бегущих, мы подумали, что Партоно захватили врасплох и отрезали от армии. Тем более что бегущие рассказывали, что там прошел слух, что все войска перешли мосты и их уже сожгли, а эта злополучная дивизия была предназначена Наполеоном заранее в жертву, чтобы дать своей армии возможность своевременно отступить. Через несколько минут мы узнали, что русские в огромном числе заставили Партоно сдаться.

Сегодня утром, 16-го, на рассвете, сражение завязалось на обоих берегах. До сих пор переходы через мосты совершались в большом порядке, но когда услышали пушечные выстрелы и получили известие, что дивизия Партоно попала в руки неприятеля, а Витгенштейн приближается, то женщины с поклажей, мужчины, фуры, пушки – все бросилось на узкие проходы мостов и сразу загромоздило их. Нельзя описать того смятения, шума и беспорядка, какой произошел там.

Тщетно старались офицеры и солдаты успокоить обезумевших людей и заставить выслушать их. Все усилия были напрасны, и это только еще более мешало и задерживало толпу. Сумятица и толкотня были невообразимые! Угрозы офицеров и уговоры ни к чему не привели.

В это же время на правом берегу неприятель напал на Нея и на Удино. Большинство французских и польских генералов были ранены. Все подвергались опасности одинаково с последним солдатом и часто видели, как офицеры хватались быстро за ружье и шли в ряды заменить павших товарищей. Потери были громадные с обеих сторон. Наполеон на опушке леса, окруженный своей гвардией, смотрел, как проходили мимо него один за другим 2 тысячи русских военнопленных.

На левом берегу Виктор в это время боролся за каждый шаг около Студянки, поддерживаемый дивизиями Жирара и Денделя. Несмотря на жестокую картечь, они принудили неприятельские батареи прекратить огонь…

Наступившая ночь не прекратила боя, и стрельба главным образом направилась на мосты, на обезумевшую толпу беглецов, где царили смерть и полное отчаяние…

Беда тем, кто ближе стоял к краю. Сильные толчки сбрасывали их вниз, и несчастные падали стремглав, хватаясь руками за перекладины, за обледенелый берег, но толпа отталкивала их, и они летели прямо в реку, погружались, вновь выплывали и, бледные, как привидения, исчезали навеки.

Экипажи, возы и фуры, стараясь освободиться друг от друга, опрокидывались на несчастных, находившихся вблизи. Вопли бегущих, стоны раненых, хромых, задавленных и умирающих; голоса солдат, крики потерявших свои полки, куча всякой одежды, всякого оружия, повсюду валяющиеся трупы, гул толпы, грохот возов; ярость, страдание, сумятица, содрогание смешиваются в одну ужасную, величественную картину.

Некоторые, видимо, решались отказаться от всего, бросали все свои возы, предоставляя себя воле Божией, шли, садились поодаль и глядели тупым взором на этот снег – будущую их могилу.

Только поздно ночью, когда уже пыл сражения утих, порядок на мостах начал понемногу восстанавливаться.

В 9 часов вечера войска Виктора, а за ними артиллерия начали переходить реку.

Генерал Эбле, заслуги которого всегда будут вызывать восхищение, со своими храбрыми понтонерами выполнил с изумительной стойкостью все повеления императора [76].

Ведя, таким образом, непрестанную борьбу с поздним временем года и с тысячью лишений, мы дошли до Березины. У нас в каждом эскадроне было не более сорока или пятидесяти человек, способных сражаться. Лошади выбились из сил, так как они давно уже страдали от недостатка фуража, истребленного неприятелем, который, подобно саранче, уничтожал все по пути. Единственным кормом для наших лошадей служила солома с крыш, за которой приходилось ездить верст за десять или пятнадцать. Фельдмаршал изредка посылал нам транспорт овса или сухарей. Это было всегда для нас настоящим праздником; без этой поддержки у нас было бы погибших не менее, чем у французов.