Юрий Нагибин - Всполошный звон. Книга о Москве

Еще я помню страшного нищего на Петровке возле Пассажа, он совал прохожим культю обрубленной руки и, брызгая слюной, орал: «Родной, биржевик, подай герою всех войн и революций!» Нэп был уже на исходе, и биржевики, настоящие и бывшие, испуганно совали опасному калеке рубли и трешки. Впрочем, так же поступали негоцианты и предприниматели, не имевшие к бирже никакого отношения. Сколько я себя помню, страх всегда правил свой безустанный бал.

С. Калугин. Петровский пассаж. 1903–1906 гг. Фото 1994 г.

Пассажами называются тип торговых помещений и крытая галерея между двумя улицами. Здание Петровского пассажа построено под влиянием стиля модерн.

Помню пленительное дрыгание на пружинке меховой игрушечной обезьянки Фоки с детенышем. «Обезьяна Фока танцует без отдыха и срока, ходит на Кузнецкий погулять, учит свою дочку танцевать. Веселая забава для детей и молодых людей!» — без устали горланил продавец с курчавым чубом из-под военной фуражки. Забава, несомненно, веселая, но, очевидно, довольно дорогая, судя по тому, что мама упорно не замечала умильных взглядов, которые я бросал на Фоку, и молящих — на нее.

Лишь раз был я близок к осуществлению своей мечты о неугомонной танцорке. На Фоку должны были пойти остатки громадной суммы в десять рублей, скопленных по пятакам и гривенникам от щедрот моего деда-врача на покупку пистолета монтекристо. Капитал был выкраден у меня из кармана в магазине Мюра и Мерилиза (старое здание сегодняшнего ЦУМа). Никогда еще город не слышал такого истошного рева, каким я разразился, обнаружив пропажу. Благородное оружие (в пяти шагах убивает человека!) уже тяжелило мою правую руку, а в левой дергалась смешная меховая Фока, и я видел себя кумиром двора. Горе от пропажи, ввергшей меня в прежнее ничтожество, усугублялось потерей доверия к миру, впервые подсунувшемуся ко мне страшным свиным рылом. Помню, перед трагическим событием я стоял у входа в Мюр-Мерилиз (мама отошла к витрине) и восторженно следил за мальчишками-газетчиками, сновавшими среди прохожих с пронзительными воплями: «Последний разговор Маяковского с фининспектором!» Наверное, в эти минуты, когда я, разинув рот, пялился на мальчишек, меня и обчистили.

Помню Кузнецкий мост в тридцать третьем году, когда мудрая политика Сталина в области сельского хозяйства довела до голода бывшую житницу Европы. Впрочем, считалось, что никакого голода нет и в помине, просто для удобства населения введены продовольственные карточки, по которым на мясной талон можно получить яблочное повидло, а на молочный — бумагу от мух. Тогда возникли торгсины, странные магазины, где за серебро и золото можно было получить ветчину, колбасу, сыр, икру, лососину — все, что душе угодно. Раз в полгода мама брала из разрозненного столового серебра чайную ложку и вела меня в торгсиновское кафе, находившееся, разумеется, в «городе». Я заказывал стакан какао и бутерброд с ветчиной. В кафе всякий раз оказывалась тучная усатая старуха, которая церемонно раскланивалась с мамой, а потом со страдальческим выражением подносила к губам очередное пирожное. Старуха была не то Чичкина, не то Перлова — словом, что-то связанное с продуктовыми магазинами поры нэповского изобилия.

Вид на Кузнецкий мост от Петровки. Литография О. Кадоля. 1825 г.

Улица Кузнецкий мост названа по основанной здесь в конце XV в. слободе кузнецов и по мосту через реку Неглинная, при заключении которой в трубу мост частично был разобран в 1817–1819 гг. и засыпан.

Я вдруг задумался: чем так волновал меня Кузнецкий мост? Ну конечно же, не магазинами, это было самое скучное, потому что мама почти ничего не покупала (впрочем, Мюр-Мерилиз с его готической высотой, стремительными лестницами и фантастическим отделом игрушек меня чаровал), и едва ли я мог с волнением отзываться пульсу весьма бурной уличной жизни. Тут дело в другом: Кузнецкий мост не был похож ни на одну московскую улицу. Он горбат, крутым уклоном идет вниз, вызывая легкое головокружение; он то и дело дарит неожиданностями: вдруг в прозоре открывается Китайская стена, а мне-то казалось, что она в другой части света; там виднеется причудливый павлиний «Метрополь»; пройдешь еще дальше и увидишь боковину Большого театра с крытой галереей, за ним сквер и вдалеке — возглавия церквей. По правую руку пестреет радостно Петровка бесчисленными вывесками, а прямо тянет навздым мрачноватый, загадочный Кузнецкий переулок (сейчас он стал продолжением улицы). Вот этому богатству впечатлений и открывалась душа.

Вид на Кузнецкий мост от Петровки. Фото кон. XIX в. Снимок сделан с той же точки, что и литография О. Кадоля 1825 г.

В двадиатый век Кузнецкий мост вступил как улица «деловых людей» — с банками и модными магазинами, принадлежавшими в основном иностранцам.

Разобраться в моих детских ощущениях Кузнецкого моста помогла мне, уже в недавнее время, М. Ф. Милова, которая, как ни один другой знаток Москвы, умеет находить прелесть нашего древнего города не только в отдельных зданиях или ансамблях, но и в тех непредсказуемых проглядах, которых не знают чинные, строго распланированные европейские города. Есть в Москве места, ошеломляющие непредвиденной наполненностью пространства. Нарышкинское барокко, московский классицизм, ампир, теремной стиль начала века вторгаются в графически суховатую современность, и все это не только не оскорбляет взгляды, но радует каким-то переизбытком народного здоровья, не подвластного анемичному здравому смыслу. Особенно богаты такими проглядами Кулижки и Кузнецкий мост.

К сожалению, за последнее полстолетие градостроительная практика сильно нарушила естественный облик города, каким он складывался веками, и, приспосабливаясь к рельефу и подчиняя его себе, играя с реками в добрые и суровые игры, много московской вольной воды убрано в трубы, засыпано землей. Сейчас эта органичность стремительно утрачивается, ни в чем так не губителен произвол, как в городском строительстве. Казалось бы, город — огромный и грубый организм, а он на редкость хрупок, одно неосторожное движение — и что-то безнадежно испорчено. Многие теперешние московские перспективы, открывшиеся в проломах искусственно созданных или расширенных площадей, крайне безобразны: Кировские ворота, Арбатская площадь, вся часть города, примыкающая к правобережному Лефортово.