Валерий Панюшкин - Восстание потребителей

Вот, например, подземный переход вел от метро «Площадь Ногина» (так в честь известного революционера называлась теперешняя станция «Китай-город») на улицу Варварку (тогда она называлась Степана Разина в честь легендарного разбойника). Там какие-то тетки в белых, пятнистых от жира халатах поверх телогреек продавали пирожки. Гарантией качества пирожков служило то обстоятельство, что лежали они в огромной алюминиевой кастрюле с невнятными буквами, выведенными красной краской. Значит, кастрюля казенная, значит, есть минимальная вероятность, что пирожки выпекались в соответствии с каким-то там государственным стандартом, про который никто не знал, существует ли он на самом деле. Всерьез полагаться на кастрюлю было глупо, поэтому на всякий случай про пирожки эти принято было говорить, что они «с котятами», и думать принято было, что есть их ни в коем случае нельзя. И тут уж абсурдность котят начинала перевешивать собою ненадежность кастрюли: глупо же было всерьез полагать, будто кто-нибудь действительно ловит по дворам бродячих кошек, обдирает, перемалывает на фарш и печет пирожки. Стало быть, пирожки все же из какой-никакой свинины. Стало быть, можно и съесть, если очень хочется. А если отравился, то следовало разводить безнадежно руками между приступами рвоты и приговаривать: вот говорила же мне мама не жрать пирожков с котятами никогда, а вот нажрался же опять, дурак, всякой дряни… Доводить эту мысль до логического завершения не приходилось, ибо новый приступ рвоты случался раньше, чем логическое завершение мысли.

Про французские духи «Пуазон», продававшиеся с рук или в коммерческих палатках, известно было, что они не французские и не «Пуазон». Нанести их на кожу было нельзя, от этого женщина начинала производить такое впечатление, будто извалялась в карамельках. Однако дарить женщине французские духи было приятно, и получать от мужчины французские духи тоже было приятно, и для акта дарения поддельные духи годились не хуже настоящих. Не то чтобы настоящих духов совсем не было. Они продавались в государственных магазинах, но очень редко. А еще более настоящие духи привозились из заграничных поездок, но это совсем уже практически никогда. Так что всякий раз дарить настоящие духи не представлялось возможным, и оттого на поддельные существовал спрос.

И как-то вот так все было устроено. Как-то зыбко. И про автомобиль было понятно, что если посчастливилось купить его, то ездить на нем нельзя, а нужно сначала разобрать у дружественного механика, протянуть все гайки и положить машинное масло туда, где оно должно быть, но его нет…

В конце концов, даже и про Общество потребителей некоторым образом само собой разумелось, что оно не то чтобы защищает права потребителей, но на отдельных примерах показывает, как можно было бы защищать эти права. А на самом деле… на самом деле никто не знал, чем Общество потребителей занимается, и об истинной цели Общества потребителей бытовали разные представления.

Леонид Бочин, один из сопредседателей Общества, всерьез считал, например, что права потребителей в судах защищаются вовсе не для того, чтобы защитить права, а для того, чтобы, опираясь на эти судебные прецеденты, разработать в России потребительское законодательство, войти в правительство, воплотить это законодательство в жизнь, а там уж как Бог даст. Результатом такого подхода стало то, что после разработки закона Бочин спустя некоторое время стал главой антимонопольного комитета.

Зыбко все было как-то, неоднозначно. Как фирменный лейбл на контрафактной одежде. И профессор Аузан чувствовал себя не то что плохо, но как-то неуверенно, подобно моднице, вышедшей в свет с поддельной сумочкой «Биркин».

Однажды Аузан сказал своей сотруднице Диане Сорк:

«Если еще три месяца ничего не произойдет, мы закрываем лавочку».

Не прошло и недели, как двери их офиса на Варварке открылись, и на пороге появились двое прилично по тем временам одетых людей с портфелями в руках. Много кто тогда приходил с портфелем, но эти двое сразу как-то настояли на разговоре самом серьезном, то есть с Аузаном лично, а раз уж с Аузаном, так, стало быть, и все остальные сотрудники пристроились слушать по студенческой привычке.

Посетители раскрыли портфель и достали оттуда чуть ли не типографским способом отпечатанный альбом про джинсы.

«Понимаете, — сказал тот, что держал альбом в руках. — Мы — представители компании-производителя».

«Чего? Чего? — загалдели юристы, в мгновение ока вновь превратившиеся в студенческую молодежь. — Какой компании?»

Нет, то есть джинсы, разумеется, к тому времени у каждого уже были. Уже можно было вполне пообсуждать, что классический «пятьсот первый» «Левайс» все же лучше любого другого. Но спроси у студенческой молодежи, каким еще бывает «Левайс», кроме «пятьсот первого», тут бы, скорее всего, и выявилось недостаточное знание матчасти. Джинсы, конечно, носили. Джинсы, конечно, щупали, покупая, с серьезным видом, но покупали безотносительно тактильных ощущений. И уж совсем невозможно было себе представить, чтобы вот здесь, в Москве, на улице разбойника Степана Разина появились вдруг официальные представители той самой легендарной компании, которая шьет эти легендарные американские, трудно сказать, то ли ковбойские, то ли рабочие штаны где-то там, за океаном, посреди техасских прерий, в красных песках Аризоны, на берегу реки Колорадо, текущей по дну Большого каньона под сенью Эмпайр Стейт Билдинг.

Из всех присутствующих в Америке тогда бывал только Аузан. И то один раз. И что из этого вышло? В самый день его возвращения с международного потребительского конгресса президента СССР Михаила Горбачева заперли на форосской даче, власть на три дня узурпировал ГКЧП, по улицам пошли танки, и это еще не бог весть какие катаклизмы для человека, поехавшего в Америку.

Представители компании-производителя положили альбом перед Аузаном и стали перелистывать. На каждой отдельной странице каждый отдельный орган (нельзя говорить «деталь») легендарных американских джинсов препарировался, как в хорошем анатомическом атласе препарируется человек. Взять, например, пуговицы, так называемые болты. Сверху на пуговицах должно быть написано Levi Strauss & Co SF Cal . И заметьте, никаких точек. А с обратной стороны заклепки должны быть стальные, а на верхней заклепке должны быть цифры 093. А вот кнопки на кармане для часов (юристы впервые услышали, что это карман для часов) должны быть, наоборот, латунные, и написано на них должно быть L.S. & CO. S.F . Обязательно большими буквами и обязательно с точками… А шов должен быть сделан желтой ниткой, но по изнанке обметан белой ниткой… А на изгиб… А на ощупь… А рисунок на карманах…