Мэри Роуч - Кадавр. Как тело после смерти служит науке

А потом появляется Фредерик Цугибе.

Цугибе — неприветливый, перегруженный работой патологоанатом из Рокленда, штат Нью-Йорк, который проводит свое свободное время за изучением распятия и опровержением Барбе. У него всегда найдется время, чтобы поговорить с вами по телефону, но довольно скоро становится ясно, что этого времени у него чрезвычайно мало. Как раз в тот момент, когда он объясняет вам формулу для определения нагрузки, приходившейся на каждую руку Христа, его голос удаляется на минуту, а затем он возвращается со словами: «Извините меня. Тело девятилетней девочки. Отец забил ее до смерти. Так о чем мы говорили?»

Цугибе никто не давал задания доказать подлинность Туринской плащаницы (в отличие, как я полагаю, от Барбе). Научная сторона распятия заинтересовала его пятьдесят лет назад, когда он изучал биологию, и кто-то предложил ему прочесть статью о медицинских аспектах распятия Христа. Физиологические доказательства в той статье показались ему неубедительными. «Так я заинтересовался этой темой и написал курсовую работу». Туринская плащаница, окажись она подлинной, могла бы стать для него источником информации о физиологической стороне распятия. «А затем я познакомился с работами Барбе. Вот это здорово, подумал я. Должно быть, действительно умный парень — двойной кровавый след и все такое». Цугибе начал проводить собственные исследования. Одна за другой теории Барбе разваливались на куски.

Подобно Барбе, Цугибе сколотил крест, который на протяжении сорока лет (за исключением нескольких дней в 2001 г., когда он был на реставрации) находился в его гараже в пригороде Нью-Йорка. Цугибе не использовал трупы, он привлекал к работе живых добровольцев, всего несколько сотен человек. Для своего первого исследования он собрал около ста добровольцев из местной религиозной группы третьего ордена францисканцев. Сколько нужно заплатить человеку за то, чтобы его распять? Ничего. «Они сами готовы были заплатить мне, — говорит Цугибе. — Каждый из них хотел быть распятым, чтобы испытать, что это такое». Понятно, что Цугибе использовал кожаные ремни, а не гвозди. Однако иногда Цугибе звонили люди, искавшие полного правдоподобия. «Вы не поверите: мне позвонила девушка и попросила пригвоздить ее к кресту. Она принадлежала к тем людям, которые хирургическим путем изменяют форму головы, расщепляют себе язык и имплантируют что-то под кожу пениса».

Первое, на что обратил внимание Цугибе, когда начал распинать людей на своем кресте, это то, что никто из них не задыхался, оставаясь на кресте даже на протяжении сорока пяти минут. Он скептически относился к теории Барбе об удушье и к его рассказу о подвергавшихся пыткам людях, руки которых были подняты прямо над головой, а не разведены в сторону. Кроме того, он не заметил, чтобы висевшие на кресте люди пытались приподняться. Когда же он просил их это сделать, оказывалось, что это невозможно. «Абсолютно невозможно приподнять самого себя из этого положения, когда ноги прикреплены к кресту». Более того, двойной кровавый след был на внешней стороне руки, прижатой к кресту. Если бы Иисус двигался вверх и вниз, сочившаяся из раны кровь размазывалась бы по руке, а не расщеплялась на два четко различимых потока.

Итак, чем можно объяснить этот двойной след на плащанице? Цугибе считает, что он появился после того, как тело Иисуса сняли с креста и обмыли. При обмывании образовавшийся сгусток крови был смыт, и небольшое количество крови вновь вытекло из раны и расщепилось на два ручейка, встретив на своем пути возвышение шиловидного отростка — выпуклость на запястье со стороны мизинца. Цугибе вспомнил, что видел такой кровавый след на руке человека, которого ранили из пистолета. Он проверил свою теорию, обмыв высохшую кровь с раны недавно привезенного в его лабораторию трупа, чтобы посмотреть, не вытечет ли еще небольшое количество крови. «Через несколько минут, — пишет он в статье в журнале Sindon, посвященной изучению Туринской плащаницы, — появился тонкий ручеек крови».

Затем Цугибе обратил внимание на грубую ошибку, допущенную Барбе при описании пространства Дестота, которое вовсе не расположено «точно в том месте, где на плащанице виден отпечаток гвоздя». Рана на обратной стороне руки, отпечатавшаяся на Туринской плащанице, располагается на запястье на стороне большого пальца, но в любом учебнике по анатомии можно прочесть, что пространство Дестота находится на запястье ближе к мизинцу, и именно в это место на запястьях своих трупов Барбе вбивал гвозди.

По теории Цугибе гвоздь вошел в ладонь Иисуса под углом и вышел с обратной стороны около запястья. У него были свои доказательства — сделанные сорок четыре года назад фотографии убитой женщины. «На всем ее теле были обнаружены грубые ножевые ранения, — вспоминает Цугибе. — Я обнаружил рану, нанесенную ей, когда она подняла руку, чтобы защитить от удара лицо». Хотя оружие вошло в руку в области ладони, нож, по-видимому, прошел под углом и вышел с задней стороны запястья ближе к большому пальцу. На этой траектории нож не встретил практически никакого сопротивления: рентген не выявил никаких костных повреждений.

Передо мной фотография Цугибе с одним из добровольцев, напечатанная в упомянутой мною выше статье в журнале Sindon. Цугибе облачен в белый лабораторный халат до колен; он проверяет показатели состояния добровольца по датчику, закрепленному у того на груди. Крест почти достает до потолка, возвышаясь над головой Цугибе и его мониторами. На добровольце нет никакой одежды, за исключением спортивных трусов и солидных усов. У него беспечное выражение лица человека, ожидающего автобуса. Кажется, доброволец не подозревает о том, что его фотографируют. Я думаю, что человек, глубоко вовлеченный в подобный проект, вряд ли задумывается о том, насколько странно он выглядит в глазах остального человечества.

Я не сомневаюсь, что Пьер Барбе не видел ничего ненормального или предосудительного в том, чтобы использовать тела, предназначавшиеся для обучения анатомии, для моделирования распятия с целью доказательства неверующим подлинности Туринской плащаницы. «Чрезвычайно важно, — пишет он во введении к своей книге, — чтобы мы — врачи, анатомы и физиологи, — распространяли дальше великую правду о том, что наша бедная наука не должна больше использоваться только для облегчения боли наших собратьев, но должна выполнять более серьезную задачу их просвещения».

Мне кажется, что не существует более «серьезной задачи», чем задача «облегчения боли собратьев», и уж точно таковой не является религиозная пропаганда. Некоторые люди, как мы увидим, пытаются облегчить боль и страдания своих собратьев, даже будучи мертвыми. Если и есть трупы, претендующие на звание святых, то это не Сполдинг Грей на кресте, а именно эти полумертвые люди с отключившимся мозгом и пока еще бьющимся сердцем — ежедневно поступающие в госпитали доноры человеческих органов.