Эдвард Радзинский - Александр II. Жизнь и смерть

Во дворце его ждал наследник.

Наследник был мрачен. В его глазах был все тот же постоянный при­зыв — надо сломить крамолу.

Наследник записал в дневнике: «22 ноября. Вернулся папа из Ливадии, пробыв два дня в Москве, где опять было покушение на его жизнь... Просто ужас, что за милое время!»

Теперь охраняется не только царская карета, когда он едет по соб­ственной столице. Начала охраняться и железная дорога, когда по ней едет императорский поезд. Все это было внове для людей.

Великий князь Александр Михайлович, приехавший в Петербург вместе с отцом — наместником Кавказским, с изумлением описывает: «Линия Москва — Петербург, протяжением в 605 верст, была вся оцеплена войсками. В течение всего пути мы видели блеск штыков и солдатские шинели. Ночью тысячи костров освещали наш путь. Сперва мы думали, что это входило в церемониал встречи Наместника Кавказского, но потом мы узнали, что Государь Император предполагал в ближайшем будущем посетить Москву, а потому правительством были приняты чрезвычайные меры по охране его поезда от покушений злоумышленников. Это несказанно огорчило нас. По-видимому, полити­ческая обстановка принимала крайне напряженный характер, если для поезда Императора Всероссийского необходимо было охранять каждый дюйм дороги между двумя столицами... Это было так непохо­же на то время, когда Император Николай I путешествовал почти без охраны по самым глухим местам своей необъятной Империи. Отец наш был очень огорчен и не мог скрыть своего волнения».

Тем временем в Москве под железнодорожными путями нашли га­лерею, где было заложено сработавшее взрывное устройство. Штоль­ня вела в дом мещанина Сухорукова. Дом стоял всего в 150 метрах от полотна железной дороги... Дом был пуст, но покинули его со­всем недавно. В момент, когда явилась полиция, еще не остыл самовар и догорала свеча...

Тот, кто назвал себя Сухоруковым, оказался большим хитрецом. Перед самым взрывом он сумел занять у некоей купеческой вдовы крупную сумму денег под залог того самого дома, который он перед этим снял у другого хозяина.

Вскоре государю принесли их прокламацию. «19-го ноября сего года, под Москвой на линии Московско-Курской железной дороги, по постановлению Исполнительного Комитета, произведено было поку­шение на жизнь Александра II посредством взрыва царского поезда. Попытка не удалась. Причины ошибки и неудачи мы не находим удоб­ным публиковать в настоящее время. Мы уверены, что наши агенты и вся наша партия не будут обес­куражены неудачей, но почерпнут из настоящего случая... уверен­ность в своих силах, в возможность успешной борьбы... Обращаясь ко всем честным русским гражданам, кому дорога свобода, кому святы народная воля и народные интересы, мы еще раз выставлявляем на вид, что Александр II... главный представитель узурпации народного самодержавия, главный столп реакции, главный виновник судебных убийств... Для того чтобы сломить деспотизм и возвратить народу его права и власть, нам нужна общая поддержка. Мы требу­ем и ждем ее от России».

ВОПРОС К ЦАРСКОЙ ПОЛИЦИИ

Но самое удивительное во всей этой истории — это поведение царс­кой полиции.

14 ноября, сразу после задержания Гольденберга в Елисаветграде в Третье отделение пошла телеграмма: «Сего дня на елисаветградском вокзале задержан жандармами прибывший одесским поездом неиз­вестный человек. При задержании оказал сопротивление. В багаже ока­залось больше пуда взрывчатых веществ. На допросе объявил себя социалистом. Произвожу дознание».

«Не к проезду ли императорского поезда готовился?» — наложил вопрошающую резолюцию глава Третьего отделения Дрентельн. Впрочем, вопрошать весьма странно! Вряд ли задержанный вез ди­намит для собственного развлечения. Было совершенно ясно — терро­ристы готовят взрыв на пути царского поезда. Надо было телеграфиро­вать в царский поезд, конечно же, остановить его... проверить полотно железной дороги или изменить порядок движения поездов. Короче, надо было что-то предпринять.

Ничего этого сделано не было! И только судьба спасла царя! Так что остается довольно зловещий вопрос — почему?

С. Степняк-Кравчинский писал: «Громадный динамитный заговор, организованный Исполнительным Комитетом в 1879 году в ожида­нии царского возвращения из Крыма, был едва ли не самым грандиоз­ным делом, когда-либо предпринятым и доведенным до конца путем заговора. Наличных сил организации далеко не хватало на его выпол­нение, и поэтому приходилось по необходимости пользоваться в обширных размерах услугами посторонних людей, набранных из того многолюдного мира сочувствующих, который всегда окружает такую пулярную организацию, как та, которой руководил в то время И.К. Неудивительно поэтому, что при такой массе участников слухи о предстоящих покушениях распространились очень скоро буквально по всей России. Конечно, публика не знала, где именно имеет быть взрыв. Но все студенты, адвокаты, литераторы, за исключением состоящих на откупу у полиции, знали, что царский поезд взлетит на воздух во время следования из Крыма в Петербург. Об этом разговаривали, как говорится, повсюду. В Одессе один довольно известный литератор... собирал почти открыто подписку на взрыв, и полученные таким пу­тем полторы тысячи рублей были целостью доставлены Комитету. По­лиция же ничего не знала».

Не знала?.. С многочисленными агентами и штатом осведомителей? И опять все тот же вопрос — почему?

«ВОЗМОЖНА ЛИ В ЭТИХ УСЛОВИЯХ БОРЬБА С НОВЫМИ ВАРВАРАМИ?»

Наступил новый 1880 год — предпоследний Новый год в его жизни.

Он вынужден был сказать себе: казни, военное положение — ничто не замиряло страну. И теперь после взрыва на железной дороге, когда все вокруг ждали расправ, император вдруг позвал Костю.

Великий князь Константин Николаевич потом радостно рассказы­вал: «Государь сообщил мне, что желал бы к предстоящему дню 25-летия царствования (19 февраля 1881 г. — Э.Р.) оказать России знак доверия, сделав новый важный шаг к довершению предпринятых пре­образований. Он желал бы дать обществу больше, чем ныне, участия в обсуждении важнейших дел...»

И тотчас пошли слухи... о Конституции!

Александр устроил совещание. Но когда он сообщил о планах про­должения реформ, в глазах цесаревича был ужас! И тот же ужас он читал в глазах придворных и членов большой романовской семьи. От него ждали ужесточения расправ, а не уступок..

И вот уже совсем поразительное.

Вечером он записал в «Памятной книжке»: «29 января. Совещане с Костей и другими, решили ничего не делать».

И опять в мрачной апатии он просиживал часы в кабинете.

Пришлось ему испытать и новое унижение. Из Парижа поступило донесение от главы русской зарубежной агентуры. Некто Лев Гартман, недавно приехавший поездом в Париж, оказался тем самым пройдохой-террористом «господином Сухоруковым», который устроил взрыв свитского поезда в Москве.