Эдвард Радзинский - Александр II. Жизнь и смерть

Суд был открытым, и общество с отвращением узнавало подробности дела. Нечаева приговорили к каторжным работам сроком на 20 лет, но Александр перечеркнул приговор. И написал — «навсегда в крепость» и еще подчеркнул «навсегда».

Все, что Нечаев придумал о себе несколько лет назад, теперь стало явным. Он сидел в Петропавловской крепости, в самом страшном Алексеевском равелине, где когда-то сидел Бакунин. И должен был сгинуть в каземате. Его подвергли обряду гражданской казни. Когда везли на площадь, он неистово выкрикивал из позорной телеги: «Тут будет скоро стоять гильотина, и на ней сложите головы вы! Те, кто привезли меня сюда! - и хохотал. — Небось, сердца-то забились! Подождите два-три годика, все попадете сюда!»

Его привязали к позорному столбу, а он продолжал выкрикивать: «Да здравствует свобода! Да здравствует вольный русский народ!»

Его увезли в каземат.

История Нечаева, казалась законченной «навсегда». Но это только казалось.

ПРОЗРЕНИЕ И ОШИБКА ДОСТОЕВСКОГО

Роман «Бесы» Достоевский опубликует в 1873 году, уже вернувшись в Россию. Объясняя роман, Достоевский писал о том, что «Бесы» написаны не о конкретном деле Нечаева, роман куда шире: «Взгляд мой состоит в том, что эти явления не случайность, не единичны, "Бесы" - это предостережение. И смута, показанная в масштабе одного города, рожденная жалкой пятеркой заговорщиков, завтра может предстать в совсем ином размахе и коснуться всей России».

И «чистейшие сердцем», соблазненные бесами Нечаевыми, сулили грозную опасность. Идеи всеобщего равенства (вечная российская мечта) в исполнении «бесов» должны «окончиться всеобщим рабством и могут стать страшным будущим России»... Ему виделись апокалиптические картины.

Но эта попытка обобщить нечаевское дело вызвала ярость в русском обществе. «Бесы» подверглись общему поношению. В читающей русской публике преобладали в те годы либеральные настроения, и дело Нечаева воспринималось как исключение, трагический эпизод. «Нечаевское дело есть до такой степени во всех отношениях монстр, что не может служить темой для романа с более или менее широким захватом», — писал один из вождей либеральной публицистики Николай Михайловский. «Роман отмечен падением таланта автора, это уродливая карикатура и злобная клевета на революционную молодежь...» Таков был бщий хор русской критики. И с нею был солидарен передовой читатель. Либеральная Россия отвергла «Бесов».

Впрочем, и сам Достоевский во время создания романа тоже попытался себя уверить, что дело Нечаева было ужасным, но закончившимся эпизодом в жизни молодой России. И после приговора и заточения Нечаева в Петропавловской крепости писатель так обрадовался, что поверил — это и есть итог. Бес схвачен, закован и погиб. Навсегда! Конец счастливый!

И потому Достоевский взял эпиграфом к роману евангельскую притчу о бесах, по велению Иисуса покинувших человека и вселившихся в свиней.

И Достоевский пишет в письме к поэту Майкову: «Бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых, Серно-Соловьевичей и прочее... Те потонули или потонут, наверное, а исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисусовых. Так и должно было быть».

Но так не будет. Ошибся великий пророк. В дальнейшем все случится с точностью наоборот. Как он предсказал в романе, но не в эпиграфе, вся будущая история русского революционного движения будет прорастать нечаевщиной. Ибо Нечаев оставил главное наследство — свои идеи. И вскоре нечаевщина начнет завоевывать русскую молодежь. Пройдет всего несколько лет и негодовавшие читатели «Бесов» увидят воочию русский террор, рожденный «чистейшими сердцем».

Бесу Нечаеву будет принадлежать наступавший XX век в России, и победа большевизма станет его победой. В большевистской России люди с ужасом будут читать «Бесов» и монолог героя книги Петра Верховенского (то бишь Нечаева) об обществе, которое он создаст после революции: «...каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносить. Все рабы и в рабстве равны... Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами... Их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями».

И призыв главного теоретика большевиков Бухарина — об «организованном понижении культуры», и высылка знаменитых философов, и равенство в рабстве, и всеобщие доносы — все случилось. Большевики усердно претворяли в жизнь роман Достоевского...

И в советской России в 1920-х годах родится анекдот: «Большевики поставили памятник Достоевскому. И на пьедестале кто-то написал: "Федору Достоевскому от благодарных бесов"».

ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ: ДЕЛА ИНОСТРАННЫЕ

В самом начале 70-х случилось ожидаемое: Пруссия напала на Франию .1 сентября 1870 года под Седаном император Наполеон III с большой армией потерпел поражение и сдался в плен. Очередной Наполеон в очередной раз был низложен.

И Александр II смог сказать себе: возмездие пришло и папа отомщен. Крымский победитель бесславно пал. Бывший посол в России, а нынче — Железный канцлер Бисмарк поставил Францию на колени. В Зеркальной галерее Версаля была провозглашена Германская империя. Дядя Вильгельм стал теперь императором Германии. Они с Горчаковым заранее подготовились к этой ситуации. Так как крымский победитель Наполеон более не существовал, можно было объявить несуществующим и Парижский договор. И Горчаков тотчас разослал циркуляр об этом русским послам.

Англия объявила это нарушением международных оглашений, но союзницей России была новая сверхдержава — Германская империя... Так что все закончилось подписанием Лондонского договора, где отменялись все унизительные ограничения в Черном море. Он вновь отвоевал главное русское море. И отвоевал бескровно. Александр торжествовал, Горчаков получил титул Светлейшего князя.

Но газеты славили одного Горчакова... Царя славить стало немодно — реформы остановились. Он становился непопулярен.

ПЕТР IV И МАЛЕНЬКАЯ ИЛЛЮЗИЯ

Годы летели. Именно так проходит время, когда пошел шестой десяток. В то время, как в обществе все бурлило, государь жил весьма спокойно в своем дворцовом забвении.

Здесь текла все та же средневековая жизнь: скороходы в шапках с перьями, торжественные большие и малые выходы государя и бесконечные празднества — дни рождений и тезоименитства бесчисленных членов большой романовской семьи, дни основания гвардейских полков, торжественные даты в жизни государя и его родителей. И религиозные праздники. Короче, праздновали все — даже... первую бомбардировку неприятелем Севастополя, «хотя отмечать тут было вроде совсем нечего» (Н. Милютин).