Марк Фурман - Убийство под микроскопом: записки судмедэксперта

Прокурор, как-то криво усмехнувшись, бросив недокуренную сигарету в урну, начал спускаться вниз. Я с десяток секунд пребывал в полном смятении, нечто вроде психологического нокдауна. Придя в себя, произнес несколько фраз, за точность их не ручаюсь, но смысл был приблизительно такой: «А как же справедливость, неотвратимость наказания? И зачем тогда этот суд, экспертизы, показания и, извините, ректальная температура, чтобы установить точное время, когда наступила смерть Беловой? Что, общество может таким образом, фактически закрывая глаза, бороться со своими пороками? И когда оно – насилие – шло на пользу, ведь жизнью человека не дозволено распоряжаться никому, пусть даже жертва, как вы выразились, не ангел…»

Я с десяток секунд пребывал в полном смятении, нечто вроде психологического нокдауна.

Впрочем, последние слова я автоматически отстреливал впустую, в обшарпанные казенные стены. Адвокаты ушли, попросту говоря, смылись. Лестничная площадка опустела. И лишь едва уловимый аромат духов напоминал о происшедшем поединке.

Сказать, что я целый день ходил под впечатлением произнесенных адвокатом слов, значит ничего не сказать. Они и сейчас, когда уже вступил в силу приговор, тихой траурной мелодией звучат во мне, стоит лишь на минуту представить себе: двое парней два дня подряд избивают женщину, добивают в конце концов до смерти и после суда обретают свободу. Чем они займутся потом?

Однако, рассказывая эту историю, вспоминая о позиции защиты на суде и ВНЕ его, я ни в коей мере не хотел бросить даже подобие тени на профессию адвоката как таковую. Защитник – безусловно, ключевая фигура любого процесса, особенно уголовного.

Тогда, казалось бы, к чему ворошить прошлое, вспоминая этот давний случай? Позиция обвинения поддержана судом – «санитары» осуждены. Но была же, была за кулисами процесса та, устремленная ввысь, прокуренная глухая лестница. Хранящая профессиональную драму и тайну поединка… Не зря еще в Древнем Риме говорили: «Advocatus clei, Advocatus diaboli», что означает: «Можно быть адвокатом Бога и адвокатом дьявола».

Есть в юриспруденции такое понятие – насильственная смерть. Это убийство, самоубийство и несчастный случай. Теоретически любое из уголовных дел, связанных со смертью человека от различных орудий – острых, тупых, огнестрельного оружия – можно вписать в этот треугольник. На практике все намного сложнее. Есть множество примеров, когда следователям и экспертам, несмотря на их усилия и самоотверженность, так и не удавалось до конца раскрыть тайну магического треугольника. Бывает, однако, что опыт и талант этих людей оказываются выше средних профессиональных величин. Тогда ларчик открывается удивительно легко. Вот как раз такой случай.

Перебирая в памяти различные эпизоды, связанные с работой, вспоминается история, которую я впервые услышал от одного из коллег, Александра Седова. Несколько лет спустя в поздней беседе за чашкой кофе об этом же событии мне поведал Владимир Стрелков, бывший юрист, журналист одного из популярных столичных изданий. Всякий раз, когда я кому-то рассказываю об этом случае или просто вспоминаю его, исключительность, необычность его захватывает меня, как и тогда, когда я впервые услышал о нем. Кстати говоря, Александр Седов и Володя Стрелков по сей день не знают друг друга, но это скорее оказалось счастливым обстоятельством, так как из уст двух не знакомых друг другу людей я узнал совершенно разные подробности одного и того же события.

Если вы москвич или человек приезжий, но хорошо знающий столицу, то без труда представите себе один из переулков Старого Арбата. Там в одном из домов в трехкомнатной квартире на четвертом этаже жила семья Федора Спиридоновича Серова. Глава семьи после демобилизации работал в каком-то министерстве, его жена, Антонина Анатольевна, вела прием неподалеку в районной стоматологической поликлинике, а сын Игорь учился в шестом классе одной из московских школ. У мальчика была отдельная комната, окно которой выходило в крошечный дворик, казавшийся островком среди окружающих его каменных громад.

Утро 19 апреля началось как обычно. Глава семьи вышел из дома около семи часов утра, на работу ему было к восьми и ехать предстояло около часа. Спустя минут сорок ушла Антонина Анатольевна. В кухне на столе она оставила сыну завтрак и записку: «Игорек, не забудь вымыть посуду. Купи в булочной хлеб и молоко. Целую, мама». Игорь еще спал. Учился он во вторую смену, и родители по утрам обычно не будили сына, успевавшего сделать часть уроков еще с вечера.

Мальчик почти лежал, грудью навалившись на стол. Одежда и пол вокруг него были в крови…

Первой с работы обычно возвращалась Антонина Анатольевна. Но в этот день, задержавшись в магазине неподалеку от дома, она встретила на улице мужа, стоявшего у табачного киоска. В подъезд они вошли вместе. Открывая дверь английским ключом, Федор Спиридонович невольно покачал головой:

– Опять Игорь забыл закрыть нижний замок, да и верхний заперт только на один оборот.

– Он, наверное, очень спешил, вот и захлопнул дверь, – отозвалась Антонина Анатольевна, проходя в кухню. – Завтрак съел, а до обеда так и не дотронулся.

В квартире было тихо. Федор Спиридонович, устроившись в кресле, просматривал свежие газеты. Жена хлопотала на кухне, готовила ужин. Дверь в комнату Игоря была приоткрыта. Из нее доносилась музыка, и Федор Спиридонович подумал, что сын забыл выключить радиоприемник. Войдя в комнату, неожиданно для себя в полосе света, падающего из коридора, он увидел сына, сидящего за письменным столом в странной, неестественной позе. Не окликая Игоря, он включил свет и замер. Мальчик почти лежал, грудью навалившись на стол. Одежда и пол вокруг него были в крови.

Полчаса спустя к Серовым прибыла оперативная группа: следователь прокуратуры, эксперт-криминалист, сотрудники уголовного розыска. Еще через десять минут подъехал дежурный судебно-медицинский эксперт. Это был один из старейших судебных медиков Москвы Юрий Владимирович Рудик.

Теперь во всех комнатах квартиры Серовых горел свет. Федор Спиридонович, безучастный к окружающим и происходящему, оцепенев, сидел у окна, устремив неподвижный взгляд на темный прямоугольник за широкой венецианской рамой. Голос следователя заставил его вздрогнуть: