Марк Фурман - Убийство под микроскопом: записки судмедэксперта

– Но если Игорь был убит, значит, в квартире кроме него находился неизвестный, который и забрал с собой оружие, – возражали их оппоненты. Между тем малейших следов, подтверждающих это предположение, обнаружено не было. Запертая дверь, закрытые окно и форточка, отсутствие посторонних отпечатков пальцев на предметах обстановки. Опрос соседей тоже не дал эффекта: большинство людей находилось на работе, выстрела никто не слышал. И тому нашлось объяснение – рядом с домом велась какая-то стройка, шум и грохот мучили людей с утра до конца вечера.

Самоубийство. Что могло толкнуть тринадцатилетнего мальчишку на такой необъяснимый страшный поступок? Семья у Седовых была дружной, почти образцовой. Сын очень любил отца, гордился его боевыми заслугами, помогал матери, что среди ребят его возраста встречается не так уж часто. Родители утверждали, что утром, когда они уходили на работу, мальчик еще спал. С вечера Игорь был абсолютно спокоен. Придя из школы, играл около часа в хоккей, потом с восьми до десяти вечера делал уроки. Никому не звонил.

Хорошего мнения о мальчике были и его преподаватели. Дисциплинированный, исполнительный, один из лучших учеников класса. И лишь учительница литературы, классный руководитель 6-го «Б» класса, сказала следователю:

– Золотой мальчишка. Но. крайне впечатлительный. Мечтатель и фантазер. Правда, скрывал это от всех. Очень любил литературу и историю, был менее склонен к точным наукам, великолепно рисовал. Хлопот у нас с ним никогда не было.

Прошло два дня, но следствие не продвинулось ни на шаг. Комната Игоря была опечатана. И тут следователь решил еще раз осмотреть место происшествия. Он пригласил с собой Рудика и эксперта-криминалиста. Втроем они молча вошли в уже знакомый им старый московский дом.

В комнате все оставалась на своих местах. Она была большой и светлой, хотя окно в ней было только одно. Стены, выкрашенные краской приятного зеленого цвета, делали ее еще просторнее. Стол, два стула, в углу кресло-кровать – мебель, входившая тогда в моду. Над столом портрет Игоря в металлической рамке – любительская фотография, сделанная, вероятно, отцом. Напротив портрета, но чуть ниже его, на противоположной стене кнопкой был приколот к стене чистый листок бумаги из ученической тетради в клетку. Лишь бросающееся в глаза бледно-коричневое круглое пятно на блестящей поверхности паркета, свидетельствовало о недавней трагедии.

Скрупулезно, словно впервые, метр за метром они начали повторный осмотр. Особенно тщательно осмотрели окно и подоконник. Рамы были обклеены пожелтевшей к весне бумагой, которая покрывала даже обе задвижки – наружную и внутреннюю. Форточки закрыты. Балкона в квартире Серовых вообще не было.

За работой незаметно пролетели два часа. Пока следователь беседовал в соседней комнате с безучастным ко всему Федором Спиридоновичем, а криминалист особым составом обрабатывал окна, стены и полированную поверхность мебели, надеясь найти отпечатки пальцев, Юрий Владимирович на какое-то время оказался без дела. Мешать товарищам ему не хотелось, и когда среди учебников на столе он заметил томик Пушкина, то, открыв его, присел и незаметно для себя увлекся чтением.

Это были «Повести Белкина». Он почти дочитал «Метель», когда его отвлек от книги голос следователя:

– Юрий Владимирович, пожалуй, на сегодня хватит. Машину я уже вызвал. Спустимся вниз, дождемся на свежем воздухе.

Час спустя Рудик был уже у себя дома, почти на другом конце Москвы. После ужина он, порывшись в личной библиотеке, нашел «Повести Белкина» и с наслаждением продолжил прерванное чтение. Юрий Владимирович дочитал «Метель», еще раз перечитал «Станционного смотрителя». «Пушкина нельзя читать долго и помногу, – подумал он, – иначе теряется прелесть прекрасных, похожих на музыку строк, их удивительная гармония и свежесть, аромат и строгая красота, свойственные лишь классической прозе. Еще «Выстрел». – Он полистал книгу. – Всего несколько страниц.»

Буквально само начало этой великолепной повести вызвало у Рудика необъяснимое волнение. Ему показалось, что название новеллы и даже дух ее в какой-то степени ассоциируются с делом, которым он занимается вот уже третий день. Он провел рукой по влажному лбу и прошелся по комнате.

– Вот наваждение, так ведь всю ночь не уснешь. – Заставив себя успокоиться, он дочитал «Выстрел» до конца. Потом просмотрел еще раз, обратив внимание на некоторые места:

«…Главное упражнение его (Сильвио. – Прим. М. Ф.) состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все истончены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные.» Юрий Владимирович перевернул пару страниц: «В картинах я не знаток, но одна привлекла мое внимание. Она изображала какой-то вид из Швейцарии; но поразила меня в ней не живопись, а то, что картина была прострелена двумя пулями, всаженными одна в другую.

– Вот хороший выстрел, – сказал я, – обращаясь к графу.

– Да, – отвечал он, – выстрел очень замечательный. А хорошо вы стреляете? – продолжал он.

– Изрядно, – отвечал я, обрадовавшись, что разговор коснулся наконец предмета, мне близкого. В тридцати шагах промаху в карту не дам, разумеется, из знакомых пистолетов.

– Право? – сказала графиня с видом большой внимательности, – а ты, мой друг, попадешь ли в карту на тридцати шагах?

– Когда-нибудь, – отвечал граф, – мы попробуем. В свое время я стрелял не худо, но вот уже четыре года, как я не брал в руки пистолета.

– О, – заметил я, – в таком случае бьюсь об заклад, что ваше сиятельство не попадете в карту и в двадцати шагах: пистолет требует ежедневного упражнения. Это я знаю на опыте.»

Остановившись на этом месте, Юрий Владимирович заставил себя вспомнить комнату Игоря. Фотографическая память, свойственная, впрочем, многим людям нашей профессии, вырабатываемая годами, позволила ему представить комнату так, словно он теперь там находился и даже не выходил их нее. Рудик закрыл глаза. Так было удобнее думать и вспоминать. Вот окно, слева от него стол, за которым сидел мальчик. В левом углу кресло-кровать, у этой же стены еще один стул и две полки с книгами. На полу ничего, кроме разбитого зеркала и следов крови. Над столом портрет Игоря, на противоположной стене – абсолютно чистый листок бумаги.

Листок бумаги в клетку из школьной тетради. Прикреплен так, что находится за спиной у сидящего, и приколот наспех – всего одной кнопкой. Если мальчик хотел что-то написать, удобнее было бы повесить его у себя перед глазами. Но если человек за столом возьмет в руки зеркало.

Рудик открыл глаза, потом опять закрыл их, проверяя себя. Если сидящий возьмет в руки зеркало, то он обязательно увидит в нем отражение листка.