Илья Стогоff - Рейволюция. Роман в стиле техно

Все.

С Африкой он давно не общается. Он давно не помнит о временах, когда их считали приятелями. Он всегда терпеть не мог этого новороссийского Маугли. Он предупреждал Тимура, что это плохо кончится. Очень веселый эксперимент: Тимур взял первого подвернувшегося гопника, помыл, ввел в приличное общество, сделал звездой… и Маугли сожрал остальную волчью стаю.

Африка не обращал внимания. Он, Африка, проводит время на модном швейцарском курорте Куршавель. Сутки пребывания стоят там не менее $4000. А вот где проводит время Густав?

В середине 1990-х Африка много работал и добился тоже многого. Он получил удостоверение помощника депутата Госдумы. Поработал обозревателем на Первом ТВ канале. Выступил на множестве модных акций и посетил множество светских раутов…

Тощий бездомный мальчик-бананан стал обладателем шикарной коллекции современного искусства. Эксперты Русского музея оценили ее в четверть миллиона долларов.

Он написал книгу. Уехал в Нью-Йорк, потому что там у него друзья. Стал выпускать журнал. Не имея никакого образования, прочел цикл лекций в университетах США.

Африке исполнилось сорок. Но очки он носит все той же формы. Да и как их сменишь, если по этим очкам его узнают журналисты и барышни?

Пока Густав с «Речниками» устраивал дурацкие танцульки в Фортах, он, Африка, решил замахнуться по-крупному. Ему захотелось провести в России собственный Love-парад.

Знаете, что такое берлинский «Парад Любви»? Это голые жирные лесбиянки, потеющие возле рейхстага. Это грохот динамиков – словно ты попал в самый центр Хиросимы. Это когда через город ползут платформы с диджеями и танцует четверть миллиона невменяемых от допинга плясунов. Вот что это такое. Вальпургиева ночь посреди бела дня. 150 тысяч использованных презервативов. Тонна фекалий. Вот, что такое берлинский «Парад любви».

Отчего бы не устроить такое в Москве? Африка улыбался в телекамеры: давайте устроим! Десять лет назад мы устраивали и не такое! Пусть зеленоволосые девушки и растатуированные педерасты пройдут по Тверской и станцуют на трибуне Мавзолея!

Разумеется, проект провалился. Никто никуда не пошел и нигде не станцевал. Десять лет назад было одно, а сейчас – совсем другое. Люди устали. Им хочется просто побыть в тепле.

Плохо то, что они начали с самой громкой ноты. В 1989-м они стали героями поколения… а потом все шло по нисходящей.

Не удалось с Love-Parade, решили еще раз попробовать с «Поп-механикой». Последняя «Механика», которую успел провести Курёхин, прошла в 1995 году. Постаревшие дебоширы еще раз собрались вместе. Новиков в шоу не участвовал, зато остальные были все.

Курёхин ходил по сцене в синем кожаном пиджаке и с четырьмя накладными руками – как индуистское божество. Африка играл на тибетских музыкальных инструментах. Режиссер-некрореалист Юфит средствами магии превращал человека в козла. Двое неоакадемистов Маслов и Кузнецов скакали по сцене вместе со старухами-бомжихами и балеринами в пачках.

В огромном колесе вместо белки бегал палач. Военно-морские офицеры с кортиками показывали стриптиз. Горели кресты, хохотала вавилонская Блудница, в зал был пущен ядовитый газ, писатель Эдуард Лимонов читал со сцены длиннющий список ангелов, а в конце механики все вместе звали конец света. Плюнуто было во все, во что можно было плюнуть.

«Поп-механика» – это был бульдозер, сминающий то, что другие пытались сберечь и вырастить. Словно гуннский всадник, Курёхин врывался в поверженные города и первым делом норовил поджечь храм.

Перед концертом в Хельсинки он долго думал о концепции. Он пытался понять: что самое святое у финнов? Потом он понял: победа финской сборной по хоккею на чемпионате мира – вот что! Так что идея у шоу была такая: на сцене огромный швед с клюшкой наперевес по очереди насилует в анус всю финскую команду.

Организаторы концерта были в бешенстве. Но для Курёхина это было абсолютно нормально – выбрать самое святое и надругаться. Его родиной было ничто. Поэтому победить его было невозможно, ведь, атакуя чужие святыни, он ничего не защищал.

Осенью тебе хочется просто попасть в теплое место. Выпить и поболтать. Хорошо бы, если в заведении будет хорошее меню и поменьше танцев. Какие танцы, когда тебе сорок? Просто выпить и поболтать. Послушать музыку, выпить еще. После этого можно идти домой.

Все и занимались только этим. Густав пил вино дома. Африка пил вино на курорте Куршавель. Все сидели в тепле, и только редкие оригиналы изредка выходили на улицу.

Самым оригинальным был Новиков. Он все еще искал свой Прекрасный Образ. Это было очень странно, и Курёхин не мог понять: он что, серьезно? Какая на хер красота? Зачем что-то строить, если сжигать – куда веселее?

Говорящие головы внутри ТВ произносят множество слов. Слова означают лишь одно: ему предлагают все-таки сыграть по чужим правилам. Все говорили: «Демократия!», «Демократические свободы!» и, разумеется, Курёхину тут же захотелось вступить в какую-нибудь фашистскую партию. А когда атеистическая страна вдруг стала поголовно верующей, он выступил с предложением причислить к лику святых несколько персональных компьютеров.

Он не играл по правилам в советские времена. Ему было плевать на власть и на тех, кто боролся с властью. Он был сам по себе. Он был настолько сам по себе, что мир изменился в согласии с его волей. Стал бы он играть по чужим правилам теперь?

Во время очень официального званого обеда где-то за границей, Курёхин отыскал среди гостей человека из администрации города Рима. И начал обсуждать с ним интересный проект: нельзя ли устроить «Поп-механику» непосредственно на руинах Колизея? Причем, чтобы настоящие тигры всерьез ели христиан?

Его веселили такие вещи. Он продолжал хохотать даже тогда, когда остальные понимали: где-то здесь проходит грань, которую лучше не переходить. Он переходил. Он всегда переходил все на свете грани. Он заходил так далеко, как только мог.

Может быть, иногда, вечерами, оставаясь один, он и ужасался тому, что творит. Но никому этого не показывал. Иногда, наверное, ему хотелось вернуться. Но оттуда, где он оказался, вернуться почти невозможно, и он пер все дальше.

Во время давних гастролей в Англии, журналисты как-то задали Курёхину банальный вопрос:

– Каковы ваши планы на будущее?

Он улыбнулся и ответил:

– Умереть.

Когда тебе нечего защищать, когда тебе нечего больше хотеть, смерть – это самый лучший выход.

А еще в том году, когда Хлобыстин вернулся из Европы, в Петербурге открылся клуб «Порт»: последний масштабный проект техно-революции.